Эльмира Нетесова - Заложники любви

— Ты ж видишь, пакет совсем чистый, новый. Такие не выбрасывают. Мне он пустым показался. Взяла, чтоб под мусор пустить. Когда подняла, почуяла, что-то в нем ; есть. Заглянула, вижу, ребенок. Свежего воздуха глотнул, вроде как пискнул. Ну, я скорее к тебе!

— У Серафимы простынь возьми, чтоб завернуть! мальчонку. Не везти ж его в милицию голышом. А в пакете, того не легче. Позови Симку, пусть спеленает.

Пока милицейская оперативка подъехала, ребенок уже был спеленут, бабы взяли на кухне молоко и поили малыша через соску. Тот сосал жадно, взахлеб.

В кабинете Лукича собралась почти вся обслуга общежития. Повара и кухрабочие, парикмахеры и уборщицы, даже вахтер не выдержал, все пришли глянуть на мальчонку, все возмущались сукой-матерью и жалели пацаненка.

— Эту шалаву убить не жаль!

— Ведь могла в роддоме отказаться или в приют отдать. Но зачем в мусор кинула?

— А ведь скажи, судьба у мальца счастливая,— восторгалась Анна, указав во двор:

— Гляньте, как припоздала нынче машина за мусором, обычно рано приезжают. Они не смотрят, что в контейнере, перекинули его в машину и увезли на свалку!

— А и верно, долго будет жить этот малыш! Увидел его Бог и пожалел! — решили хором.

— Я бы себе его забрала,— обронила моложавая буфетчица, добавив:

— Своих иметь не привелось, хоть этого вырастили б! Сыном стал бы!

— Я б тоже не отказалась, подала голос повариха.

— У тебя ж две девки! Куда еще?

— То дочки! Выйдут замуж и все, только их и виде-пи. А сын всегда с родителями и в старости не бросит.

— Он все ж чужой! — подал голос вахтер.

— Да что ты мелешь, Поликарп? Вон, своя мать, и выбросила стерва, как тряпку! Чужие к малышу сердце поимели, а она уж и позабыла, что сына на свет произвела... За такое на Колыму ссылать надо до конца жизни!

— Зачем долго возиться! На кол посадить проститутку и делу конец! — говорил вахтер.

— Но ведь жила средь нас!

— И теперь в какой-то комнате приморилась лярва!

— Люди! Пропустите нас! — приехала милиция. Сотрудники вошли в кабинет. Они расспросили Анну, Лукича обо всем, что касалось ребенка. И тут Егор вспомнил о Соньке Прониной:

— Я не могу утверждать, что это ее ребенок. Может, случайное совпадение, но в такое время никто из наших не выносит мусор. Только вечером, а тут спозаранок, когда все еще спали. А я пораньше приехал, что-то по спалось.

— Спасибо тебе, Лукич. Человека спас! Целую жизнь! И вам, Анна! Доброе у вас сердце,— благодарил капитан уборщицу.

— Люди мы! Нельзя, чтоб средь нас звери прижились! От того наша жизнь сложная, что не перевелись н ней гады,— передала женщина спящего ребенка Петру и, перекрестив на прощанье, сказала:

— Дай ему Боже светлую судьбу!

Сонька Пронина, увидев сотрудников милиции, не растерялась и не испугалась.

— Это ваш ребенок? — спросили ее.

— Нет! Не мой!

И тогда к Прониной подошла фельдшер общежития, потребовала расстегнуть кофту, потянула грудь за сосок, из него брызнуло молоко.

Баба поняла, что отпираться бесполезно. Она попалась на банальном, но кто увидел и выдал, кто выследил? Ведь все девчонки комнаты были в санатории. Уехали неделю назад. Все сложилось как нельзя лучше.,

О ее беременности никто даже не догадывался. Баба так затягивалась бандажом, что дышать было нечем. Родила уже под утро, без единого стона и крика. Никого не встретила по пути во двор. Вахтер дремал на своем стуле и не услышал ее шагов. Да и сама не лыком шита, , вышла в мягких тапочках, сама себе позавидовала, что все сложилось так удачно. Она собиралась навестить подругу, а от нее прямиком на завод, во вторую смену.

Но все планы сорвала милиция:

— Собирайтесь! — услышала совсем рядом голос капитана. Пронина поняла, ее забирают отсюда надолго и в это общежитие она уже никогда не вернется.

Софья спускалась по лестнице в сопровождении сотрудников. Мимо шли жильцы. Удивленно оглядывались на бабу. Она ни с кем не заговорила. Лишь в вестибюле, встретившись взглядом с Лукичом, поняла, кто указал на нее милиции. От горя перехватило горло, и Сонька крикнула, не сдержавшись:

— Чтоб ты провалился сквозь землю, старый барбос! Пусть твоя доля станет горше моей! Я ненавижу тебя, подлый мент! Тебе давно пора свалить на тот свет! — оборвался ее крик уже на улице.

Захлопнулась дверь машины. Сонька сидела, обхватив руками голову. От страха дрожали ноги и руки, зубы выбивали дробь. Бабе казалось, что жизнь для нее закончилась навсегда, осталась за дверью машины где-то очень далеко, что ее никто никогда не поймет и не станет слушать, ей попросту не поверят и высмеют.