Чума в Бедрограде

На деле наверняка сыщутся ещё какие-нибудь люди, но так звучит более шпионски-эпически-драматически.

— А это? — на сей раз Бровь ткнула пальцем в перстень.

Пора уже найти ответ на загадку треугольного камня!

— А вот это как раз реликвия. Символический знак и знаковый символ наших с Гуанако долгих и нелёгких отношений.

При этом в Порту, в субботу, оба выглядели так, как будто впервые в жизни встретились. И разыгрывали перстень в карты, Бровь всё помнит!

Видимо, действительно долгих и нелёгких.

Интересно, если бы Бровь из-за кого-то попала аж на Колошму, она бы на этого кого-то обиделась? Кажется, что нет, — кто-то же не виноват! — а на самом деле есть подозрение, что могло бы быть непросто этому кому-то в глаза заглянуть. Плохое же, ну, хочется забыть, а как забудешь, если живое напоминание маячит.

Что-то из этого, видимо, прозвучало-таки вслух, потому что Дима снова рассмеялся.

— Ну вот ты обижаешься на Ройша за то, что попала во всю эту историю?

Дурацкий вопрос какой.

— Нет, конечно, со мной же ничего… такого… ну, как с тобой — не случилось, — Бровь тут же исполнилась подозрений. — А что, должно случиться? Мне грозит страшная опасность?

— Да нет, конечно, — махнул Дима некрасивой рукой, — весь Университет во главе с гэбней напряжённо следит за твоей судьбой и не жаждет прекращения этого удовольствия. Просто, знаешь, одно дело — ввязаться в нечто героически-политическое, потому что ты самый умный, или самый смелый, или ещё какой-нибудь исключительный. И совсем другое — просто постольку-поскольку. Носишь гуанаковский перстень. Распиваешь чаи с Ройшем. Выходит, ты сам — не ценность, а так, инструмент.

— Психологического воздействия, — печально закончила Бровь.

Дух взаимопонимания зашёлся в экстатическом припадке от такого родства судеб.

Дима, наверное, всё-таки немного псих. Он, кажется, и сам не понимает, насколько печальные вещи говорит. Может, у него не потому такая жизнерадостная рожа, что он пытается отрицать свои травмы, а потому, что он просто идиот?

Ага, только от интеллектуального уровня говорящего суровая правда жизни не меняется. Ну какая Бровь главная героиня шпионского романа? Были бы у Ройша чуть иные предпочтения — не сидело бы сейчас в медфаковской курилке никакой Брови. Сидел бы кто-то другой, и с кем-то другим точно так же делился бы Дима своей нелёгкой биографией. И кто-то другой, небось, нашёл бы, что на это сказать (а не спрашивал бы про произвольные аксессуары, леший, это ж просто младший отряд какой-то), не кашлял бы от портовых самокруток и нажал бы на гадском диктофоне правильную кнопку.

А с другой стороны — ну вот такая и есть главная героиня. Попавшая в историю случайно, напутавшая чего-то в самом начале, неловкая и маленькая — но к концу-то все понимают, что свои благодарности она заслужила, потому что умная, красивая, крутая, ошибки исправила и ещё своего напредлагала, а прямо перед словом «КОНЕЦ» притащила Ройшу бутылку водки, и он не скукожился в порицании, а покачал головой и пустил-таки её обратно.

Ибо в такие истории случайные люди не попадают, если только они не психи вроде Димы. Случайные психи — это тоже архетип, существующий в рамках жанра. А настоящих, дурацких, жизненных случайностей в шпионских романах не бывает.

Не бывает и точка.

Какая жалость, что Бровь ещё так далека от последней главы, ввиду чего ни просветления нету, ни Ройша нету, ни с диктофонной записью и её важностью ничего не понятно.

И дался же ей Ройш, а. Ведь до всех этих конспиративных историй и не был особо нужен вроде. Так оно и выходит — поживёшь с кем-нибудь вместе пару месяцев, а потом уже не вытрясешь из головы, сколько ни пытайся.

Жертва обстоятельств!

— Ройш не хочет со мной разговаривать, — пожаловалась Бровь в рамках обсуждения печальных биографий, — так что я теперь в большой политике сама по себе.

— Да ну? — с готовностью отозвался Дима. — Ты же в курсе, что если он с кем-то не разговаривает, это ещё не значит, что не хочет?

— Я в курсе, что когда на мои призывные взоры не реагируют, это, наверное, что-то значит.

— Как будто законы человеческого общения распространяются на Ройша, — хмыкнул Дима и окинул Бровь врачебно-внимательным взглядом. — Ты его любишь?

Дух взаимопонимания выпучил глаза, пробормотал что-то на предмет того, что на подобное он не подписывался, и всосался под дверь.

— Н-н-нет, — медленно промямлила Бровь, — так я бы это не назвала.