Чума в Бедрограде

«Диктофон!» — хотела отчаянно подумать Бровь, но вместо этого простенала вслух:

— Диктофон!

Дима посмотрел на неё круглыми глазами и фыркнул:

— Диктофон, тоже мне. И без него всё обойдётся. И вообще, искупишь свою халатность кровью в самом прямом смысле.

Показавший свой тёмный лик дух взаимопонимания злобненько захихикал. Конечно, как бы без него Дима умудрился попасть ровнёхонько во вторую тему, о которой Бровь Очень Не Хотела Говорить.

Вот просить его или не просить провести повторный осмотр? Или даже чтобы просто подписал ей справку?

Кстати, если у него и правда какие-то сложности в сфере эротического, хочет ли Бровь, чтобы Дима её на самом деле осматривал?

Куда ни кинь — всюду говнище.

— Ага, хм, кровью. Нда, — Бровь ещё немного пожевала эту реплику и сдалась. — Кажется, я не могу.

Теперь настал Димин черёд изображать вежливое удивление.

До чего же бессмысленны моменты в беседах, когда кто-нибудь скажет фразу, и понятно, что за ней должны следовать разъяснения, но сказавший всё равно молчит как индокитайская рыба зимбуль и ждёт наводящих вопросов. Это совсем не то же самое, что эффектные драматические паузы, это просто какой-то нелепый закон коммуникации.

И даже над Бровью он властен.

Она глубоко вздохнула — не забыв, впрочем, вынуть изо рта всё ещё тлеющую самокрутку, такую крутую, но такую крепкую.

— Папа. У меня, как и у него, слабое сердце. И он, ну, боится. Написал мне справку о негодности физического состояния для подобных процедур.

У Димы на лице проступила внимательность.

— Правдивую?

Ну что же он так давит!

— Не знаю.

— Ясно.

А с другой стороны, без наводящих вопросов как-то, право слово, неловко.

— Я думала о том, чтобы попросить тебя или Попельдопеля осмотреть меня ещё раз. Мне же правда страшно хочется, хм, искупать кровью. Но, понимаешь… папа делает это не из вредности, просто по-другому не умеет. И мне даже не столько страшно, что у меня в самом деле проблемы с сердцем или что он обидится, если я всё-таки пойду на процедуру, сколько… ох, как это объяснить? — Бровь машинально похлопала себя по карманам на предмет сигарет (которые намеревалась бросать уже употреблять!) и столкнулась с горьким разочарованием. — Может, он прав и мне не стоит. Может, ошибся. Может, вообще осознанно соврал. Просто я не хочу это проверять, понимаешь?

— Не хочешь обнаружить, что соврал?

— Не хочу в принципе задаваться этим вопросом. Хочу просто поверить ему и всё. Типа в знак благодарности за светлые чувства.

Бровь никогда не умела говорить о серьёзных вещах (а что может быть серьёзней её переживаний по поводу родителя!), постоянно скатывалась в хиханьки, и сейчас ей почти впервые это показалось каким-то, ну, нечестным, что ли.

Дима поковырял неровную (потому и неровную, что ковыряют тут всякие) краску на оконной раме.

— И снова — ты крутая, Бровь. Я бы вот так не смог. Леший с ней, с процедурой, любопытство заело бы, — он изучил отковырянный кусочек и метнул его в пепельницу. — Ну, значит, искупишь метафорической кровью, дело найдётся. Ты ж теперь ответственная за боевой дух и прочую идеологию.

Ответственная за боевой дух и идеологию знала толк в интонациях. Таким ровным голосом о весёлых перспективах будущего не говорят, сейчас точно прозвучит какая-нибудь…

— И вообще, ты не знаешь, как тебе повезло.

…гадость.

Гадость?

— Повезло?

— Ага, — Дима, кажется, тоже чувствовал себя неуютно без наводящих вопросов, но героически продолжил. — Большая политика — штука неприятная. Особенно когда не столько болит, сколько чешется.

Афористично и бессмысленно — значит, сейчас начнётся какое-то интересное повествование, и уши Брови — вот они, наготове.

— Вся эта затея с созданием аллергии на твирь и, соответственно, на чуму мне ведь не сегодня и не вчера в голову упала. Просто когда-то давно я оказался на Колошме — это колония для политических в степи, если ты вдруг не в курсе. Даже не совсем и по глупости оказался, просто мне повезло иметь наиболее порочные связи с тогда-уже-дважды-покойным идеологом нашей страны — с Гуанако, короче. Только он, как ты могла заметить, на самом деле не умер, а всего лишь валялся на той самой Колошме в тяжёлом депрессивном состоянии. Вот заинтересованные личности и решили его подбодрить, подарить подарочек в виде меня. В знак доброй воли, чтоб не свихнулся окончательно, а ещё — чтобы можно было в случае чего отобрать. Психологически повоздействовать. — В этом месте Диме было бы очень уместно слегка усмехнуться, но он же всё всегда говорил с ухмылкой от уха до уха, и это тоже, никакого у человека чувства меры, ну отклей уже ухмылку-то, а! — И знаешь, что я тебе скажу? Быть методом психологического воздействия — паршивая работа. Тебе когда-нибудь засовывали в жопу дикобраза?