Чума в Бедрограде

Впрочем, Ройша больше нет — и переизбытка, соответственно, нет. Ура. Всеобщее ликование. К тому же, судя по выражению лица, папу информация о конспиративном характере несуществующих отношений только порадовала, хоть и ненадолго.

— Значит, Университетская г-г-гэбня т-тебя использовала?

Это ещё кто кого! Университетская гэбня получила, что хотела (пробирку с продуктами разложения и своевременный запуск плана Бедроградской), а Бровь зато узнала тысячу страшных тайн и теперь имеет полное право затребовать себе форменный наплечник младшей служащей, полагающийся по званию. Вот знает ли папа, например, что Дима — это вовсе даже и Дмитрий Смирнов-Задунайский, создатель иммунной сыворотки от степной чумы и трагический труп, чей портрет висит в холле медфака в почётной чёрной рамке всего в паре десятков метров от портрета Шарля Дарвена?

Хотя знает, наверное. Он же очкарик, а не слепой.

Всё-таки потрясающе Дима самоуверен.

— Ну что за глупости. Меня же никто не заставлял и ничего не скрывал. Наоборот, рассказали всё как есть, спросили, хочу ли помочь. Право выбора, все дела. Выбора, который я сделала.

И тут такой косой луч света ей на лицо, как в театре, и драматические фанфары.

Потому что Бровь звучит Решительно и Твёрдо.

— И зачем?

— Что значит «зачем»? Ты бы предпочёл, чтобы Бедроградская гэбня преуспела, заразила канализацию дома Ройша и подставила Университет?

И мы не вспоминаем, кто при этом оказался бы козлом отпущения.

Папа не нашёлся, что ответить. Ясно же, что это он так, из упрямства спорит, а сам вон занят осмотром студентов. Ну, в те моменты, когда не занят препирательствами с Бровью.

— Я п-п-послал свою д-дочь учиться в БГУ не затем, чтобы она ввязывалась в г-г-государственные интриги.

— Ты, папа, при всём уважении меня никуда не посылал. Я сама сюда пришла, о чём ничуть не жалею. И намереваюсь не жалеть и дальше. И вообще, я теперь младший служащий, оцени карьерный рост! — Бровь вздохнула и присела на край папиного стола. — Ну что ты, правда? Соврать тебе, что мне это не нравится? Нравится. Нравится быть в нужное время в нужном месте. Нам повезло, что над вирусом работал Дима. Он ведь случайно оказался в Медкорпусе и втёрся в доверие к кому надо.

— Д-да, и сделал ст-т-тепную чуму.

Что бы он ни хотел этим сказать, оно наверняка неверно и не относится к делу.

— Не степную, а водяную, где твой профессионализм? Ну и вот. Ты ведь сам прекрасно понимаешь — ты вечно всё понимаешь и продолжаешь спорить! — что Бедроградская гэбня могла и ещё выждать, а потом подбросить-таки вирус. Какой-нибудь другой, о котором мы бы ничего не знали. Неизвестно когда. А так мы их спровоцировали и можем защищаться, потому что следим за тем, что происходит, и есть доказательства, есть свидетели…

И нет одной, в сущности, мелочи. Какой же, какой — она такая мелкая, так легко забыть? А, вот: записи разговора с Гошкой, без которой всё это — плугом по болоту.

Леший.

— «Мы», — горько и очень искренне сказал папа, — т-ты правда д-д-думаешь, что живёшь в авантюрном романе. Т-ты всегда была увлекающейся д-д-девочкой. Они д-дали тебе какое-то т-там звание, этот, какой бишь он… уровень д-доступа, и т-т-ты правда думаешь, что влияешь на судьбы мира. Но это ведь ерунда. Т-т-ты же просто ст-тудентка, одна из многих. Не т-ты — т-так кто-нибудь другой.

Рассказать бы ему, как она распивала коньяк с Гошкой, вот утёрся бы! Он сам к ним так ни разу и не пробился, дальше приёмной не попал, и ещё страшно хвастался тогда, что, кажется, возможно , видел мимоходом одного из голов Бедроградской гэбни. Событие в жизни.

Рассказать бы ему, но он ведь расстроится, что маленькая беззащитная Ванечка уже (ах!) пьёт коньяк.

Только это же не повод молчать, когда университетская идеология, за которую Бровь теперь отвечает, так откровенно хромает!

— Это не вопрос моей исключительности, — как можно более рассудительно ответила она, — скорее уж моих интересов. Я, например, не хочу, чтобы Университет закрыли. Ладно, это драматизация, но не хочу и чтобы, скажем, Максима Аркадьевича или Охровича с Краснокаменным выгнали — а если бы всё сложилось по воле Бедроградской гэбни, наверняка вышла бы какая-нибудь такая гадость. И вообще, я университетская не потому, что мне дали уровень доступа — двенадцатый, кстати. Я университетская, потому что учусь в Университете. И хочу ему всех благ. Разве это плохо?

— И чт-то бы для т-т-тебя изменилось, если бы Университетскую г-г-гэбню распустили? Я сам узнал о ней вчера. Ты — к-когда, полгода назад? Месяц? Год?