Чума в Бедрограде

— Не знаю, что изменилось бы, — честно ответила Бровь, — но ничего хорошего бы точно не было. И потом, ты так нервничаешь, как будто я с ножом в руках за Бедроградской гэбней по подворотням гонялась! А я почти ничего и не делала. Нужно было их спровоцировать на решительные действия — вот и помогла. И всё. Никто не умер, а у Университета теперь есть шансы не оказаться в дерьме. По-моему, всё прекрасно.

Папа посмотрел на неё с таким искренним, болезненным каким-то недоверием, что Бровь даже смутилась. Прям как будто в этих её словах было что-то революционное.

Недаром, недаром кафедральное чучело нынче нарядилось лицом Революции, самим Набедренных. Глубокий, глубокий символизм.

Просто даже Знак.

— В-ваня, — нетвёрдым и просящим голосом пробормотал папа, — т-т-ты звучишь, как п-пропагандистская листовка. «Нужно сп-провоцировать»? К-кому нужно? Т-т-тебе? Зачем?

— Университету, — упрямо буркнула Бровь. Если хочет упереться рогами и не слушать, это же и получит.

Наука генетика передаёт потомкам не только проблемы с сердцем, в конце концов.

Папа взмахнул руками, как переполошённая курица.

— Ванечка, милая, что т-т-такое «Университет»? Университет — это несколько зд-даний с к-к-колоннами и слова на шт-тампе из секретариата. Но п-п-провоцировать кого бы т-то ни было не нужно ни к-колоннам, ни штампу. Это нужно людям. К-к-каким-то людям.

— Хорошим людям, — вставила Бровь, просто-таки каменеющая от переизбытка Решительности и Твёрдости. Папа, разумеется, будто и не услышал. На самом деле, он часто продолжает начатую фразу, не отвечая на вопросы, потому что (о чём почему-то всё время забывают его нелюбители) заикам довольно сложно говорить и не стоит тратить хорошо взятое дыхание. С этим (как с темпом жизни Ройша) можно только смириться.

Впрочем, даже исполненная возвышенного смирения, Бровь всё равно решительно и твёрдо сложила руки на груди, а папа продолжил:

— И кто эти люди? К-к-кто к-конкретно решил, что «нужно п-провоцировать»? Даже если это, как т-ты выражаешься, хороший человек, т-ты уверена, что он достаточно умный? Знает все нужные детали? Не совершил ошибки? Университет — это люди, В-ваня. Разные люди.

Что значит — «кто конкретно решил»? Университет.

Университетская гэбня.

Максим (Аркадьевич).

Кто-нибудь ещё.

Короче, Университет.

Гм.

Да, это и правда звучит как пропагандистская листовка.

Так ну и что? Это что, означает, что папа прав, нужно забить на чуму, не делать лекарства и сидеть в уголке, периодически возмущаясь, что люди такие разные?

Покачивать эдак чинно головой — мол, куда катится мир, куда катится Всероссийское Соседство, тьфу.

— Не знаю, кто конкретно, — всё ещё очень честно (и очень запальчиво, да, да, она в курсе) ответила Бровь. — Но — ну и что? Наверное, Университетская гэбня. Наверное, они не идиоты и догадываются, что всё могло — и ещё может — провалиться. Подозреваю, что они поумней нас с тобой будут — по крайней мере, поопытней в таких вопросах.

Папа смотрел на Бровь с разочарованием. Когда он это делал, у него всегда немного оттопыривалась нижняя губа.

Губа ведала, что сейчас будет. Они ещё немного поругаются, останутся при своих мнениях, но потом папа согласится больше не поднимать этот вопрос и притащит в дар очередной свитер не по размеру (свитера по размеру Брови продавались разве что в единственном на весь город зоомагазине, в разделе товаров для ручных крыс — микроскопическая комплекция тоже была щедрым генетическим даром, спасибочки). Папа почему-то уверен, что Бровь любит огромные свитера.

Впрочем, за долгие годы ношения, наверное, и правда полюбила. Надо честно признаться хотя бы самой себе, что это сперва было типа в благодарность за трогательный знак внимания, а теперь она и сама такие покупает.

Привычка — страшная вещь.

— Не переживай ты так, тебе же вредно волноваться, — примирительно сказала Бровь. — Я даже согласна с тем, что план был рискованный и с переизбытком переменных. Но всё ведь сложилось и уже почти закончилось, а ты ведёшь себя так, будто произошло что-то страшное.

Не-а, ноль звёздочек на борту, попытка дружелюбия не засчитывается. Папина губа совсем вылезла вперёд и затараторила (вот чего ей точно не нужно пытаться делать — так это тараторить, с заиканием-то), трепеща от негодования:

— А к-к-как б-будто не п-п-произошло! Эпидемия ч-чумы в Б-б-бедрограде — это к-как б-будто мелочь!

И опять! Ведь папа вроде как даже и прав, но говорит это с такой непоколебимой уверенностью и настолько не допуская возможности существования других мнений, что не продемонстрировать ему обратное — ну просто преступно же!