Но безопасность Габриэлю обеспечил Дима, которого Максим убил ни за что.
Кто заразил их с Габриэлем дом — централизованно, через канализации — до сих пор неизвестно. Ответ найти не удалось. Все плюнули, у всех есть дела поважнее.
Теперь Максим понимал: да, есть дела поважнее, на девятый день у самого Максима могли бы быть таковые. Он мог бы помочь любой мелочью Университету или Порту, но он предпочёл убить Диму.
Уже плевать, всем плевать, но немного стыдно.
— Что-то серьёзное? — искренне встрепенулась Лидочка, хотя Максим прекрасно знал, что Габриэля она всегда недолюбливала.
— В Медицинский Корпус с несерьёзным не берут. Но всё будет в порядке.
По крайней мере, подумал Максим, очень хотелось бы в это верить.
Да только верить — это отдельный талант.
— А… — начала было Лидочка, но передумала, просто сделала ещё глоток ликёра.
— Спрашивай.
— А ты?
— Еду в Столицу, — честно ответил Максим. — Сегодня вечером.
— В Медкорпус?
— Именно, — и это снова было честно.
Лидочка ведь не уточняла, едет ли он держать Габриэля за руку или вносить собственную посильную лепту в оплату помощи от Медицинской гэбни.
Медицинская гэбня была бы не прочь разобраться на живом материале, что же не так с теми самыми людьми 51-го года рождения, которые отметились и в контрреволюционном движении, и в других нашумевших в своё время экстремистских акциях.
Сведения о частной лаборатории, проводившей несанкционированные эксперименты по изменению уровня агрессии у целой партии младенцев, крайне противоречивы. Гормональные показатели тех, кто вырос из этих младенцев, колеблются на границе, но всё-таки в пределах нормы — только для Виктора Дарьевича, главы Когнитивной Части Медицинского Корпуса, это ровным счётом ничего не значит. У главы Когнитивной Части есть теория, которую ему было бы интересно проверить.
«Это не единственный вариант», — повторял Гуанако.
Гуанако вечно видит варианты там, где для Максима их быть не может.
— Ты держись, — крайне уместно вздохнула Лидочка.
— Спасибо, — сдержанно кивнул Максим.
Максим не думал, что Медицинская гэбня так жестока и бесчеловечна, как о ней рассказывают. Не было ни страха, ни сомнений: если он может сделать что-то полезное сам, он должен сделать. Добровольно согласиться на эксперименты в Когнитивной Части — это ещё не самоубийство.
Лидочкино «держись» уместно совсем по другому поводу: ведь есть же ещё вопрос, что делать дальше , если уж Когнитивная Часть — не самоубийство.
Наверное, можно перебраться в проклятое Ирландское Соседство, устроиться там на росскую кафедру.
Наверное, можно даже попытаться поговорить с Габриэлем, когда тот будет в порядке.
Максим предпочёл бы любому многообещающему «наверное» простое и честное «наверняка». Поэтому —
Наверняка можно просто не слишком спешить выбираться из Когнитивной Части.
Для начала.
…Когда Максим пришёл на вокзал, ощущение «для начала» всё-таки уступило место ощущению конца.
Любой вокзал — странное место, каждый шаг по перрону делает прошлое всё дальше, а неизвестность, заброшенность и грязноватый туман — всё ближе. Поезда уходят в какое-то непонятное «завтра», но перед тем, как уйти насовсем, на медленном ходу пробираются меж кирпичных коробок пустых депо и разобранных, омертвевших, никуда не отбывающих больше составов.
Да, Максим снова был не слишком трезв, поскольку в яркой безразмерной сумке Лидочки оказалась не только одна бутылка и не только ликёра.
В ушах еле слышно звенело, и почему-то очень хотелось зависнуть сейчас на краю перрона, до рези в глазах всматриваться в прямую вечную лесенку рельсов и думать, что будет, если упасть прямо перед гулко тормозящим поездом, везущим в Бедроград гостей из Крайнего Северного региона.
«Дык ничего не будет, мертвяк! Теперь только лясы точить», — каркнул в голове у Максима хриплый насмешливый голос, в котором нелегко было признать обычные интонации Гуанако.
В мае слетевший с катушек Гуанако вдруг придумал, как допросить Гошку о планах Бедроградской гэбни. Придумал, чтобы успокоиться, чтобы чем-то себя занять.
Максим слушал запись этого псевдо-допроса не единожды — нужно же было вычленить из сюрреалистических разговоров о жизни и смерти все возможные точные сведения.
И каждый раз при прослушивании у Максима невольно бежал по спине холодок в том месте, где загробный шаман-Гуанако объяснял: «Поначалу-то лясы о том точат, что первое на уме да последнее перед крышкой гроба, правила тут такие. А у тебя знаешь что последнее? Знаешшшь-знаешшшь, только не признаёшшшь!»
Читать дальше