То, чем человек «укореняется» в роде или в Боге, и есть мощная эротическая энергия — единственный известный нам способ существования «неслиянно и нераздельно». При смене онтологических типов отношения полов меняется направленность этой энергии. По первому онтологическому типу она должна была связывать все человечество (а, кстати, опять-таки вовсе не отделившуюся ото всех пару) воедино, по второму онтологическому типу она связывает напрямую человека с Богом5. Если эта энергия направлена на человека, на «пол», на «мир», то есть на проходящий его образ, — ее носитель оставляется. Если на Бога — берется6.
Таким образом, христианству оказывается свойствен и христианство формирует тип братско-сестринских отношений по преимуществу (когда все — члены Христовы и иным образом составляют общее тело, не имея возможности замкнуться друг на друге и сообщаясь друг с другом посредством причастности Христу). Пара же (никогда не отвергаясь) все же начинает восприниматься как «уклонение», как попущение по слабости, существуя по предшествующему, скомпрометировавшему себя в грехопадении, онтологическому типу. О чем прямо и пишет апостол: «А о чем вы писали ко мне, то хорошо человеку не касаться женщины. Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа» (1 Кор. 7: 1 — 2); «Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я. Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться» (1 Кор. 7: 8 — 9).
Здесь интересно соотношение с тем, как меняется онтологический образ бытия, который ведь тоже не един, но первоначально существует как сад (и человечество — «куст», соединяющий и устрояющий этот сад), а при вторичном воссоединении описывается как город (Новый Иерусалим) — и люди — камни, из которых слагается город7.
В секулярном мире мы наблюдаем, хоть и в страшном искажении, так что в жуткой гримасе почти невозможно узнать Лица, то же проявление смены онтологических типов. И это неизбежно: если изменился онтологический тип — если изменилось бытие (а существование — лишь проявление того, что есть в бытии), — то существование изменится соответственно этому рано или поздно, хотим мы этого или не хотим. Только если мы этого не хотим, если мы — христиане — не воплощаем того, что нам было заповедано, в своей жизни, пытаясь приспособить христианство для удобного и приятного существования в мире сем или просто низвести его до уровня нашего разумения того, что хорошо и что должно, — то оно войдет в существование с грязным и обожженным лицом, в коросте греха. То, что земля — первоначально сад — все больше и больше превращается в город, — очевидно; и характерно, что даже те, кто предпочитает сад, все чаще оказываются вынуждены жить в городе, то есть это уже в большой степени не предмет выбора и предпочтения. Так же и с онтологическим типом отношений полов. На наших глазах нарастает тенденция нестабильности пар (искажение принципа «не женятся и не посягают», утверждение не целомудренной человеческой единицы, но автономной человеческой по ловины) , открытости пар (искажение принципа единого тела Христова, когда все, включенные в такой множественный брак, становятся не разными и незаменимыми членами единого Тела, но взаимозаменяемыми «членами» друг для друга) и влечение к однополой любви (искажение принципа «ни мужеского пола, ни женского»). Причем это не воспроизведение Рима периода упадка или Содома и Гоморры, где жители предавались разврату (содомии), но разрушение при этом не затрагивало семьи и рода, и никто всерьез не путал мужчину с женщиной. Легализация однополых браков указывает на совсем другое состояние. При этом путь «родовой» пары все более и более перестает быть магистральным, несмотря на то что в сознании большинства человечества он все еще представляется единственным достойным путем.
Последний вопрос, который невозможно не затронуть: каким образом первый онтологический тип отношений все же может соучаствовать во втором типе, может ли он стать не только некоторой подпоркой для не способных сразу перейти к новому типу, но иметь самостоятельное значение, обладать свойствами, необходимыми человеку именно в новой экзистенциальной ситуации и не присущими второму онтологическому типу отношений между мужчиной и женщиной? Новой экзистенциальной ситуацией, напомню, становится ситуация спасения после катастрофы. Согласно предположению апостола Павла (он специально оговаривается: «я говорю, а не Господь»), такое значение у первого типа есть, и это значение — возможность косвенного укоренения в Господе, то есть — спасение через связь со своей половиной: «...если какой брат имеет жену неверующую, и она согласна жить с ним, то он не должен оставлять ее; и жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его. Ибо неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим. Иначе дети ваши были бы нечисты, а теперь святы. <...> Почему ты знаешь, жена, не спасешь ли мужа? Или ты, муж, почему знаешь, не спасешь ли жены?» (1 Кор. 7: 12 — 16). У Павла нет обетования, но есть надежда: надежда человека, несмотря на смену онтологического типа, не желающего «спасаться одному», человека, который «желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти» (Рим. 9: 3), ждущего, что отломившиеся ветви вновь «привьются к своей [хорошей] маслине» (Рим. 11: 24), для всех сделавшегося всем, «чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1 Кор. 9: 22). Прежняя сила «умножения» человечества «без разделения» здесь обращается в силу, стремящуюся вытянуть из бездны тех, кто сам не поднимает и не протягивает руки Спасителю, эротическая энергия пытается претвориться в энергию спасения.
Читать дальше
