Что они говорят нам прежде всего? Прежде всего они, понятно, несут в себе и собой укор. Укор в жестокосердии, в отсутствии сострадания — обывателю, в неумении и халатности — медицине, в наплевательстве — стране. И они более чем вправе ожидать, что их слова будут услышаны.
Антон Борисов между тем чуждается обвинительного приговора. Он все время оговаривается, что не хотел бы никого ни в чем упрекать. Он прощает свою семью, утверждая, что в советских условиях и не было возможности поступить иначе, чем его близкие поступили с ним. Так ли это? Определенно не так или, по крайней мере, не до конца так.
Когда закрываешь подобную книгу, перед тобой стоит выбор: отнестись ли к
автору как к инвалиду, закрыв глаза на недостатки его прозы, или же — как к писателю, без всяких скидок? Я скорее выберу второй путь, тем более что мужество Антона Борисова дает мне все основания отнестись к нему, как того заслуживает человек с сильной волей.
И тут необходимо сказать: в сюжете книги есть провал. Без предисловия другого автора перемещение героя в США из дома призрения в российской глубинке осталось бы полностью непонятным и непроясненным. Автор как будто устал писать, прежде чем досказал свою повесть. Не исключено, что он готовит второй том; но все же это не тот случай, когда имеет смысл затевать сиквел.
И еще — книга, по сути, публицистична, часто неоправданно, поверхностно и к тому же неприятно. Это публицистичность типичного эмигранта, из тех наших бывших соотечественников, которые, уехав и устроившись в другой стране, всё продолжают доказывать себе и окружающим, что они поступили правильно.
Безусловно, книга представляет собой ценный человеческий документ, и если рассматривать ее как такой документ, то она выполнена на достойном литературном уровне. Но если совсем без скидок, автор, хотя и явил поразительное жизнелюбие, психологически не до конца совладал со своей болезнью — в том смысле, что провоцирует нас на жалость. Остается понять, книга ли это инвалида — или те, кто воспринимает ее таковой, инвалиды по сравнению с автором?
Д м и т р и й Г л у х о в с к и й. Cумерки. М., “Популярная литература”, 2007, 312 стр.
Непонятно, почему из чувства собственного достоинства автор не воспретил издателю заявить на обложке, что это — российский ответ Дэну Брауну. А также что Глуховский — “наш Стивен Кинг”.
Кстати, в отличие от Брауна, занятого натужным интерпретированием вымышленного текста, в случае Глуховского текст, насколько можно понять из сообщения на его сайте, действительно существовал, и то ли его перевод, то ли стилизация легли в основу книги. На мой взгляд, это единственное, что есть в книге собственно ценного. Что уже немало. Подспорьем в интерпретации текста герою служат один научный труд сродни энциклопедии и популярные книжки. Для интеллектуала
маловато, но ведь и сведений о древней цивилизации почти нет. Речь идет о цивилизации майя.
Перед нами заведомый продукт массовой литературы. Не страшны в книге убийства, несмотря на то что совершаются с особой жестокостью: у убитых рассечена грудная клетка и вырвано сердце. Не держит в напряжении сюжет. Не до конца прояснен герой.
И все же книга не вызывает раздражения. Герой ненавязчиво интеллигентен. Автор не игнорирует мистическую сторону жизни. Книга написана довольно гладким, нормальным, человеческим языком.
Н а д е ж д а Г о р л о в а. Покрывало Ребекки. Повести и рассказы. М., “Молодая гвардия”, 2008, 365 стр.
Это первая книга Надежды Горловой, писателя, уже достаточно известного. Она неоднократно публиковалась в толстых журналах, лауреат нескольких премий. В отличие от многих, кто одновременно с ней заявил о себе, Горлова не торопилась с публикацией первой книги. Книга дозрела, и она предъявляет нам Надежду Горлову как состоявшегося прозаика со своим художественным миром, мастера слова, чьи интонации просты и обдуманны.
Проза Надежды Горловой исключительно фактурна: “велюровая мякоть
банана”, “ручьи грызли снег”, “черная лыжня проводов”, одуванчики, “густо накрахмаленные пыльцой”, — едва ли не на каждой странице все признаки густого добротного слога. Горлова принадлежит к той же линии русской литературы, что и Александр Иличевский, притом она справляется с метафорой, которая не уносит ее по прихотливой воле своего движения, а пригибается в ту сторону,
Читать дальше
