которые оживляют текст, упоминаются только те мыслители, которые имеют значение в контексте изложения. А в основе лежит продолжение идей не столько Освальда Шпенглера, сколько Фрэнсиса Фукуямы, Элвина Тоффлера и Сэмюэля Хантингтона, развитие их версий новых механизмов будущего и новой картины грядущего. Время запуталось в стрелках часов, но скоро оно освободится, сместятся шестеренки мира, наступит новое будущее — “новая нечеловеческая история мира”. Автор книги обладает интеллектуальной интуицией, позволяющей приобщиться не только к интеллектуальному знанию, но и к знанию метафизическому. Он пытается заглянуть за грань бытия, на которой нынче мы балансируем.
Максим Белянский
Санкт-Петербург
КНИЖНАЯ ПОЛКА ВАСИЛИНЫ ОРЛОВОЙ
+ 9
Е в г е н и й Г р и ш к о в е ц. Асфальт. М., “Махаон”, 2008, 576 стр.
Интересно, что такое объемное произведение автор назвал повестью. Сейчас ведь все стремятся называть коротюсенькие повестушки романами, так что здесь как бы вызов наоборот, снижение пафоса.
А ведь действительно повесть — центральный герой только один, Миша.
В полной мере обыватель, не умен, но и не глуп, не глубок, но и не сказать чтобы мелок, этакий Чичиков, только не подлец, а так. Обыкновенный москвич средних лет, женатый, с двумя дочерьми, руководитель фирмочки, иной раз впадающий, как говорится, того не желая, в интрижки. Впрочем, он хороший человек. Он-— за “хорошее поведение”, и сограждане раздражают его тем, что все у них через край: то лезут целоваться, то по морде бьют, не спросясь. Мише можно посочувствовать-— в глубине души он бюргер, хотя и русский, с русским лицом, которое отчасти ему досаждает этой своей русскостью: как с бачками ни экспериментировал — не помогало, и на гранда не смахивает он ни в фас, ни в профиль, в своем пальто, которое купил в Европе и бережет. Ему, в общем-то, неведомы сильные чувства, а если его и настигает любовь, то она — вроде серьезных проблем на работе, к тому же приходится врать жене, а этого он не любит.
Роман написан скрупулезным Гришковцом очень трудолюбиво.
Евгений Гришковец известен как писатель с большим пониманием драматургии события. Чего-то такого и теперь ожидаешь, и когда ожидания кажутся совсем уж не исполненными, наконец-то все и случается. Где-то ближе к последней трети монотонного и довольно подробного рассказа незнакомая красавица, женщина-рысь, просит на улице у Миши телефон для одного звонка, а потом на этот телефон сыплются угрозы. Бедный Миша совершенно не знает, как на них реагировать. Посмотришь на коллизию — анекдот, а ведь трагедия. Что-то по типу “Смерти чиновника”. Но угрозы в конце концов тоже прекращаются, когда там разобрались, что Миша говорит правду.
Хотя нет, “случается” с самого начала: подруга Миши, старший товарищ, советчик и наперсник, Юля сорока девяти лет, всем всегда помогавшая, кончает с жизнью — вешается. Вокруг этого, собственно, все и крутится: действия Миши, брата умершей — Володи, других персонажей. На работе не получается сосредоточиться (подробно о работе — об изготовлении дорожных знаков), отвлечься выходит лишь с друзьями (подробно о друзьях), жена подозревает попусту (тоже довольно подробно)…
Резало слух: “нервозно”, “благородно” — что-то вроде “он почувствовал себя нервозно”, “он почувствовал себя благородно”. Эти примерно (сейчас мной по памяти приведенные) факты “новаторского” употребления наречий удачными не показались.
В целом произведение оказалось похоже на гигантскую “объективку”. У меня на рабочем компьютере давно висит забытый кем-то файл, который так и называется: “Объективка”. Я его не открывала, но боюсь, что если открою, то увижу что-нибудь из повести Гришковца, практически с любого места открываешь — и
читаешь: “Он с детства был полноват, спортом никогда не занимался, всякими сугубо мальчишескими затеями не увлекался, рано стал носить очки, много
сидел дома, читал книжки, но учился при всем этом довольно средне и лениво”-— это о брате Миши Диме. И вот так, без взлетов и без падений, на протяжении полутысячи с лишним страниц. Тут, наверное, система. Тут, наверное, такое особое понимание реалистической традиции русской литературы. Читать, бесспорно, очень даже можно.
Название “Асфальт” скорее вызывает недоумение своей показной, нарочитой несимволичностью — по сути, пустое название. Ну, асфальт, и что? Что за этим стоит? Кроме как “закатать в асфальт”, никаких ассоциаций. Жизнь, что ли, закатывает героя в асфальт? Так ведь нет, не закатывает…
Читать дальше
