Новый Мир Новый Мир: Новый Мир ( № 4 2011)

«Интересно же, как человечество входит в Миллениум. И я вместе с ним.

В Нидерландах разрешили однополые браки.

В Париже продали с молотка норковый палантин Марии Каллас.

Скандинавы скрестили телефон с компьютером.

Шотландцы — картофель с медузой.

До нового века 26 дней.

У мусульман священный месяц Рамадан.

У нас политический кризис, президент говорит, что нет. Но сформирован полк спецназначения для охраны государственных объектов» (здесь и ниже — перевод наш. —Т. К., М. Н.).

И дальше — еще более сгущенно:

«На каком-то африканском стадионе обвалилась трибуна, придавило 130 болельщиков. В Косове погиб албанский подросток, вспыхнули этнические беспорядки. Только отгремело землетрясение в Гуджарате, как уже и в Сиэтле, семь баллов. Под Винницей взорвался бензовоз. В херсонском роддоме загорелся кислород, еле успели выхватить из огня двух младенцев. А в Англии какой-то доктор отправил на тот свет с полсотни пациентов, и теперь он в розыске, его называют Доктор Смерть.

Вот такой клип одного дня.

Не хватает только дьявольской пластинки Майкла Джексона. И чтобы гигантский киборг ударил солнцем о луну, как в медные литавры.

А и впрямь, мой дом — моя крепость, теперь я это понял. Закрыться и ничего не слышать!»

В сознании героя Украина —всего лишьчастный случай мирового безумия, причем безумия нарастающего (в этом — один из смыслов названия романа; о другом поговорим ниже). Понятно, что для автора и для читателей — но не для «самашедшего»! — речь идет о все более и более невыносимой жизни здесь, в Украине, а все прочее — лишь ее проекция на макрокосм Земли и на микрокосм души. Не случайно, что вопросом о собственном психическом здоровье герой задается уже на первых страницах.

Временные рамки дневника — от убийства журналиста Георгия Гонгадзе до Майдана — маркируют те социальные и психологические процессы в Украине, которые и стали главной темой романа. В интервью Лина Костенко прямо сформулировала одну из системных проблем современной украинской литературы: в ней почти не отрефлексирована современность. Достаточно сказать, что «статусные» писатели на Майдан практически не отреагировали, за исключением Оксаны Забужко («Let my people go», сборник газетных заметок и интервью, изначально ориентированных на англоязычного читателя). Недлинный список конъюнктурных текстов третьего ряда забылся сразу же.

Новая литература, создаваемая после 1991 года, так рьяно стремилась оттолкнуться и оторваться от неизбывного украинского народничества, с его пониманием культуры как служения народу (об этом мы говорили в предыдущей колонке), что почти полностью отошла от осмысления социальных процессов, зарывшись в безоглядный индивидуализм. Личное переживание исторического опыта в прозе встречалось нечасто, причем каждый раз речь шла исключительно об опыте постсоветском: «Рекреации» и «Перверзия» Юрия Андруховича, «Полевые исследования украинского секса» Оксаны Забужко. Романы эти — самые резонансные за последние двадцать лет, а значит, запрос на художественное осмысление современности есть и спрос велик — но практически все процессы в общественной жизни 1990 — 2000-х годов, все вызовы нового времени оказались вне поля зрения украинских писателей; не обрела проза и «героя нашего времени». Эту социокультурную потребность и осознала Костенко.

Ее герой настолько типичен, что у него и имени-то нет. Даже броская кличка «украинский самашедший» — авторское определение, себя он не называет никак. Возможно, для русского уха название не говорит ничего, кроме очевидной отсылки к Гоголю, а вот для украинского — исполнено множества смыслов (о которых хорошо написал в обширной рецензии на роман культуролог-шестидесятник Иван Дзюба[7]). Начать с того, что слова «сумасшедший» и тем более «самашедший» в украинском языке нет (правильно — «божевільний»): это — суржик, смешение двух языков, столь же дикое, сколь и распространенное, один из самых больных вопросов украинской жизни и одновременно — одно из самых сильных стилистических средств в литературе последних полутора веков. По крайней мере с застойных времен маска чудика не от мира сего, малость «с приветом», защищает многих украинских интеллигентов от враждебного мира; русскому читателю подобное умонастроение памятно по 1970 — 1980-м годам. «Сумасшедший, что возьмешь!»