Новый Мир Новый Мир: Новый Мир ( № 4 2011)

Да и пейзаж у Дьячкова разнообразнее — то среднерусский, то палестинский: “На мелководье видно, как песок / из-под стопы взвивается, и кружит, / и оседает. Терпкий запах стружек / и сладкие — олифы и досок” (“Первые апостолы”). Пусть этот стих лишен иронии, как у Салимона, или парадокса, как у Бару, он мифилогичнее, сказочнее, безыскуснее: “Пустынный пляж. Забытая лопатка. / Детдомовец в рюкзак сложил манатки. / Рюкзак в кладовой заперли давно. / Ключ — в чреве карпа. Карп ушел на дно” (“Век”).

В л а д и м и р И в а н о в. Мальчик для бытия. Стихотворения. М., “Журнал поэзии „Арион””, 2009, 72 стр.

“Last but not least”, как говорят в таких случаях англичане. “Последний по списку, но не по значимости”. Хотя книга вышла в другой — старой — арионовской серии, по духу она вполне встраивается в один ряд с “аэстэшным” проектом, примыкая в нем скорее к пейзажному “минимализму” Салимона, Бару и Дьячкова.

Достоинство лирики Иванова — в том, что стихи его менее пейзажны, более наполнены людьми, заботами, делами, временем. “Морозы, морозы везут тепловозы, / Платформами гонят — я был очевидцем. / Я видел, как вместо сосны и березы / Платформы с морозами гонят в столицу. // Их свалят небрежно у стен мавзолейных, / А после, конечно, растащат по дачам. / Пока же их тащат ширококолейной / Из мест, где Сусанин поляков дурачил” (“Порожняк”).

Недостаток — в том, что минимализма, а точнее, чувства, где, в каком месте нужно “прекратить стих”, Иванову часто не хватает. В том же замечательно начатом “Порожняке” стих еще десять катренов катит действительно “порожняком”, скучновато перетряхивая “русско-польскую” тему, чтобы в финале выдохнуть совсем уж никакое: “Поляк, на поверку, был умалишенным / Лесничим, с войны не дождавшимся сына”…

И это, увы, можно сказать о большинстве стихов книги. Зачины — такие, что просто хочется “слоняться по городу и репетировать”. “Вчера падал снег удивительный, / Сегодня он липкий — строительный”. Или: “Нанять „зилка” и ехать выбирать / Кусок гранита у ж/д моста, / Ладонью грязной пот со лба стирать, / Отшучиваясь: „Надо знать места / Гранитные”, — и мест не выдавать” (“Хлопоты”). А дальше начинается “порожняк” или, в лучшем случае, “полупорожняк”: строки, мало что добавляющие к зачину. Вот начало: “Кого не били в нежном возрасте, скажи? / Тебя не били? То-то, всех нас били. / Тропа войны ведет за гаражи, / Где надпись та цела, что мы там были” (“Историки”). И после этого идет такое: “Пусть время — не колода, но пасьянс — / В любой из дней не заперта калитка, / В любое место... Ихний дилижанс, / И наша рядом тряская кибитка”. Словно другим поэтом дописано: набор общих мест, неглубоких сравнений. При этом, что интересно, небольшие стихотворения в книге тоже не слишком запоминаются.

Поэтому для меня пока Иванов — поэт великолепных зачинов. Процитирую еще один, напоследок: “Все то же — подкатил мусоровоз, / Поднял контейнер с грохотом и скрипом, / Перевернул и многое просыпал / Мимо себя. И ночь с собой увез”.

[4]Голубкова Анна. Поэтическая библиотека... —«Знамя», 2009, № 7.

[5]Губайловский В. Перебирая времена. —«Новый мир», 2009, № 1; Роднянская И. Буквы и голос. —«Новый мир», 2009, № 5; «Книжная полка Аркадия Штыпеля». —«Новый мир», 2010, № 7.

[6]Муратханов Вадим. Жестяной ларец Салимона. —«Интерпоэзия», 2009, № 1.

ТАТЬЯНА КОХАНОВСКАЯ, МИХАИЛ НАЗАРЕНКО: УКРАИНСКИЙ ВЕКТОР

НЕПАХАНОЕ ПОЛЕ

…В наш образованный век стыдно доказывать простую

мысль, что история — аутобиография сумасшедшего.

А. Герцен, «Доктор Крупов»

Недавно в Киеве можно было наблюдать давно забытую картину: публика ломи-лась в театр имени Ивана Франко и даже спрашивала лишний билетик от самого выхода из метро. Некогда — перед крупной премьерой или гастролями — это было дело обычное, но в последние два десятка лет жизнь не очень-то оставляла место для культурного энтузиазма. Стремление народных масс попасть в театр вызвало у старых киевлян умиленную радость, но еще примечательнее был повод — не премьера и не гастроль, а творческий вечер поэта Лины Костенко с презентацией ее первого романа «Записки українського самашедшого». Поистине неслыханное дело: театру Франко, первому в стране по статусу и, пожалуй, по уровню спектаклей, нет нужды сдавать свою сцену под творческие вечера. Нормальная киевская книжная презентация — это небольшой зал или аудитория, где собралось человек десять-двадцать, максимум — до сотни, если автор, как говорится, «медийная персона». Между тем в театр пришли две тысячи человек, от культурной и не очень культурной элиты до студентов, а те, кто билета не добыл, стояли на площади и смотрели прямую трансляцию на большом экране.