Олеся Николаева
Николаева Олеся Александровна родилась в Москве. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького. Поэт, прозаик, эссеист; лауреат премий Бориса Пастернака (2002), “Anthologia” (2004) и “Поэт” (2006). Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Переделкине.
РОЗА И АСКЕЗА
* *
*
Тугой ошейник из железа.
Шипы кровавые остры.
Всё так, ведь роза и аскеза —
у нас две сводные сестры.
Великопостного наркоза
вкусив, мутнеет голова.
Но роза алая, но роза
в своей реальности трезва.
Когда ж соблазна и надреза
и тли — угроз невпроворот,
одна аскеза, лишь аскеза
издержки на себя берёт.
…Так всем дадут: ханже — навозу,
новоначальному — страду,
а постнику подарят розу,
а оглашенному — звезду.
Баллада
Школьницей, девицей, птицей нездешнею,
Как ты сияла улыбкой безгрешною! —
Так и осталась в том давнем году —
Белою лилией в чёрном саду.
Что же потом с тобой сделалось? — ржавая
Музыка эта, ухмылка лукавая…
Так и порхала у всех на виду
Чёрною бабочкой в белом саду.
Ты ли сама или время проклятое?
Тучная, траченая и помятая,
Встала и загородила звезду
Ягодой волчьею в чёрном саду…
Так увядает и никнет несчастная
Грешная плоть, небесам не причастная,
Чая очнуться и грезя в бреду
Белою лилией в белом саду.
Так — неопознанную, безымянную
Похоронили с рогожею рваною,
Перекрестили тайком на ходу…
Что-то да вырастет снова в саду.
* *
*
Столько разных нитей у меня,
ни средь ночи, ни средь бела дня
не распутать шерсти, льна и шёлка,
ткани не соткать из мулине:
значит, мне кафтан не сшить и не
оседлать в нем сказочного волка!
А иные — встанут у реки
да свои завяжут узелки,
грузики там, коробки с червями.
И давай, давай себе удить…
Старики к ним станут подходить
и качать седыми головами.
А иным — и это все лузгой
видится: день прожит — и долой!
Сутки прочь — и кончено! И баста!
С дирижабля скинут весь балласт.
“Все пройдет”, — сказал Экклезиаст.
Даже и слова Экклезиаста.
Маски
1
На личико ты маску надевала,
к лопаткам ладила лебяжьих два крыла.
Но пух осыпался, постромка резать стала…
А маска — маска приросла!
А ведь кричали: “Ангел!”, “Коломбина!” —
поклонники — им не было числа.
Так что ж теперь от них — ни знака, ни помина…
А маска — приросла!
Лежат, никчёмные, пред бутафорской дверью
без ботала — колокола,
снегурка без руки. И разметались перья…
А маска — приросла…
Куклёнок без лица и часики без стрелки,
свеча без фитиля, без света зеркала.
И некто в маске здесь всё трогает безделки,
а маска — приросла.
Всё гладит, всё глядит на чашечку-сиротку,
кольцо без камушка и на ларец без дна.
И вроде там слеза бежит по подбородку…
Но маска благосклонно-холодна.
2
Ужасная, как повелитель тьмы,
с ощеренным оскалом беса,
с рогами чёрными, в лохмотьях бахромы —
пугать наёмников и самого Кортеса, —
вот маска для индейца! Вельзевул
что брат её. Храня свои угодья,
такая глянет лишь, и в панике — сутул —
бежит Кортес и с ним его отродье.
С прыжками, с гиканьем нестись за ними вслед,
и дротики метать и стрелы,
и прижимать к груди заветный амулет —
зуб крокодила пожелтелый.
И маску страшную почтить. И никого
не подпускать, оберегая…
…Ты тоже — супостата своего
разишь, мертвящим обликом пугая…
Читать дальше
