На курсах нас учили основам радиодела, а главное — тренировали в азбуке Морзе: работе ключом и приему на слух.
Одновременно — уже не помню, как я туда попал, — я стал комиссаром Первой московской комсомольской пожарной команды, штаб которой располагался на 5-й Тверской-Ямской улице, где Дом композиторов. Начальником команды был Борис Миронов, учившийся в нашей же школе на год младше меня. У него были явные командирские задатки. Недаром он впоследствии стал генералом (я с ним как-то связь после войны потерял).
Бойцы нашей команды, среди которых опять-таки было много моих соучеников, приятелей, каждый вечер отправлялись на посты с задачей — обнаруживать и уничтожать (то есть кидать в приготовленные повсюду ящики с песком) зажигательные бомбы. Эти бомбы были маленькие, совсем не тяжелые. Но, упав на крышу, они обычно быстро вертелись, и поэтому главной и самой трудной задачей было их ухватить длинными щипцами, а когда щипцов не было — просто руками, завернутыми в тряпку. На крыше школы, которая и сейчас стоит во дворе студии “Мультфильм” на Каляевской, мы дежурили вместе с Виктором Авербахом. По какой-то причине мы в тот момент были с ним в ссоре и не разговаривали. Сидели насупившись каждый у своего слухового окна. Но в решительные моменты действовали достаточно согласованно и даже дружно.
Вместо трех месяцев я проучился в радиошколе — точно помню — месяц и шесть дней. Набирал скорость приема-передачи я довольно быстро. И вот случилось так, что с фронта приехал какой-то капитан и сказал, что его части срочно требуются радисты. Он попросил назвать ему несколько наиболее продвинутых учеников. Я попал в их число. Побеседовав с нами и проверив, как мы работаем на морзянке, он отобрал восьмерых — четырех парней и четырех девушек. Не помню, сколько часов он дал нам на сборы, но, очевидно, немного. Благо я жил рядом — бегом добежал до дома и объявил маме, что уезжаю на фронт. Набил в рюкзак самое необходимое, и прямо с Пушкинской площади, с того места, где сейчас лестница кинотеатра, мы на открытой полуторке отправились на запад. Вначале ехали по шоссе Москва — Минск, потом свернули на проселок, лесную дорогу. Подпрыгивали на ухабах, вброд перебирались через какие-то речки. Оказалось, что наша цель — Новое Дугино, это севернее Вязьмы, полк связи 49-й армии. Ехали, счастливые тем, что исполнилась мечта: попасть на фронт. Пели песни. Помню чуть переиначенную: “Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону, уходили комсомольцы на германскую войну” (для тех, кто не знает: в этой популярной тогда песне на самом деле было — “на Гражданскую войну”)...
В памяти сохранились не все имена и не все фамилии нашей восьмерки — очень жаль! Рем Котляр из моей школы, Ядвига Залкинд — наверное, потому запомнил, что еврейка. Двое — Володя Случевский и Юра Ермаков — были почти мальчики, им не исполнилось даже 17 лет. Скоро они не выдержали трудностей и то ли были отправлены домой командованием, то ли дезертировали. В общем, исчезли с нашего горизонта. Еще была девушка по фамилии Кошелева, а двух я забыл. Ядю я однажды встретил после войны в Доме журналиста, она стала редактором какого-то издательства. От нее узнал, что все четыре девушки прошли войну в составе того же полка связи. Мы же с Ремом, как будет потом рассказано, вскоре попали из этого полка в стрелковую дивизию (я в стрелковый, а он — в артиллерийский полк). Дальнейшая судьба Рема мне неизвестна.
Приехали в расположение полка. Это был удивительный саженый дубовый лес, ничего подобного в жизни я больше не видел. Дубы стояли стройными рядами, а под ними не было ни травинки: такое было впечатление, что земля тщательно подметена. В лесу были выкопаны землянки, и первое, что нам поручили делать после того, как переодели в хлопчатобумажное обмундирование “б. у.” и выдали ботинки с обмотками, а также постригли наголо, — это копать землянку для себя, то есть для четверых парней (девушки тут же куда-то исчезли). Земля была легкая, песчаная, так что копалось довольно легко. Труднее было сделать накат — надо было пойти в другой лес, где спилить десятка два деревьев, обрубить сучья, перетащить получившиеся бревна к землянке — в общем, ушло два или три дня, и мы здорово уставали. К вечеру без сил ложились прямо на землю, расстелив предварительно шинели, и засыпали. Землянка получилась скорее похожая на нору, старослужащие над нами посмеивались, но главное — старания оказались напрасными, потому что через несколько дней полку было приказано сняться, погрузиться в эшелоны и отправиться в неизвестном тогда направлении. Мы так и не успели как следует обустроить свою землянку — сделать деревянные лежаки, стол и прочее, что было у других. Кроме этого, за прошедшее время нас немного поднатаскали в радиоделе, познакомили с техникой, один раз свозили в Новое Дугино в баню. Наши офицеры (собственно, тогда этого слова в армии не существовало — говорилось: командиры) были в основном люди образованные. Они делились на две части: кадровые военные и мобилизованные специалисты. Среди последних был, например, один профессор, заведующий кафедрой Института связи — после войны я видел его фамилию в списке членов редколлегии очень авторитетного журнала “Радио”.
Читать дальше
