Станция соединяла штаб армии со штабами дивизий и корпусов. Каждый час проводился сеанс связи, когда я должен был морзянкой передавать приказы и указания, а из дивизий получать донесения. Записи передавал начальнику станции, а он — дальше. Кроме того, проводились так называемые проверки связи, состоявшие из нескольких слов типа: “Четвертый, как слышишь? Проверка связи”. Потом, получив ответ, я передавал “Конец связи” и мог спокойно отдыхать.
Вообще жизнь в полку связи при штабе армии хотя и считалась фронтовой, на самом деле была, по понятиям военного времени, просто курортной. Жили мы в избе. Кормили нас вдоволь (это был вожделенный для многих “фронтовой паек”). Помню, особенно мне нравилась гречневая каша с луком, жаренным на комбижире. Линия фронта была далеко — километров за двадцать или тридцать, лишь изредка были слышны звуки орудийных разрывов.
Об этом я всегда думаю, когда слышу, как некоторые ветераны похваляются, что они всю войну прошли без царапины, без единого ранения, при этом испытав все тяготы фронтовой жизни. Конечно, были и такие, кому действительно повезло. Но как-то забывалось, что на самом деле собственно фронт, а еще точнее — передовая, был тонюсенькой полоской на карте и что лишь небольшая часть действующей армии составляла эту полоску, а все остальное были резервные части, тыловые службы, штабы разных уровней, лишь эпизодически, да и то не все, оказывавшиеся в зоне огня (конечно, когда противник окружал целую армию, как это, к сожалению, бывало на начальном этапе войны, то и ее штаб переставал быть тылом).
В дни войны, во всяком случае в солдатском сознании, четко различались фронтовики и тыловики, пусть даже последние были военными с высокими званиями и увешанные орденами. Но постепенно это разделение затушевывалось. Оно, в сущности, было начисто стерто к 25-й годовщине Победы, когда фронтовикам стали выдавать нагрудные знаки и к ним маленькие удостоверения за подписью тогдашнего министра обороны Гречко. В положении о знаке было написано, что им награждаются солдаты и офицеры частей, штабов и учреждений действующей армии. Но учреждением действующей армии мог быть даже санаторий для генералов, расположенный в сотнях километров от линии боев! И все его сотрудники тоже получали статус участника Великой Отечественной войны. Я всегда, разъясняя эти свои мысли, приводил пример: техник зубопротезной лаборатории Западного фронта, куда я был направлен после госпиталя, с таким же законным правом может считаться участником войны, как и я, которого он протезировал после челюстного ранения. А лаборатория эта находилась в… Москве, в районе Покровских ворот.
Постепенно линия фронта на участке 49-й армии стабилизовалась в десятке километров от Серпухова. Слева от нас была 50-я армия, защищавшая Тулу, справа — 43-я армия, развернутая в районе Наро-Фоминска. Помню, мы поддерживали связь с их штабами, с конным корпусом Белова и другими соединениями. Напряженными были переговоры в дни, когда немцы обошли Тулу и прорвались к Кашире...
В конце октября или начале ноября группу бойцов-радистов послали на армейские курсы младших специалистов. Посадили на полуторку и повезли изумительно красивой дорогой. Вдоль нее поднимались склоны холмов, поросших густым высоким еловым лесом, — таких мест в Подмосковье я больше не видал. Потом довольно долго ехали мимо нескольких рядов колючей проволоки. Видно было, что ими была ограждена очень обширная территория.
Внутри колючей проволоки оказалась еще одна ограда, а за ней я увидел красивый дворец с мраморными львами на воротах, невдалеке от него круглое здание типа ротонды (впоследствии я узнал, что это мавзолей)... На все это я смотрел широко раскрытыми глазами, как на чудо. Оказалось, что мы в известной усадьбе Семеновское, где до войны находился правительственный санаторий, да не простой, каких было много о ту пору, а какой-то особенный, потому что, как нам сказали, его охранял целый полк или даже два полка НКВД. Когда фронт приблизился, они быстро эвакуировались куда-то в тыл, а узнав об этом, командование армии решило организовать здесь краткосрочные курсы фронтовых специалистов, отзывая на них солдат из разных частей — таким образом проводя подготовку к предстоявшему контрнаступлению. Это было, несомненно, мудрое решение (мы, разумеется, ни о чем таком не догадывались, а принимали все как данное: раз послали, значит, надо). В сам дворец нас не пустили, а поселили в казармах НКВД, которые были вне основной закрытой территории. Лишь один раз, по какому-то поручению, я попал туда (видимо, к начальству курсов, которое, как всегда, постаралось устроиться получше). Запомнились огромный гобелен или картина на стене против парадной лестницы, большое мягкое кресло, в котором я наслаждался, ожидая вызова.
Читать дальше
