Давид Фонкинос - Нежность

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Маркус.

И вошла та, что написала ему смс про «прекрасный вечер». Да, перед ним стояла самая настоящая, живая Натали.

— Как дела? Я не помешала? У вас такой сосредоточенный вид.

— Э-э… нет… нет, все в порядке.

— Я хотела вам предложить сходить со мной завтра в театр… у меня два билета… в общем, если вы не…

— Обожаю театр. С удовольствием.

— Тогда отлично. До завтра.

Он выдохнул в ответ «до завтра», но было уже поздно. Слова неловко покружили в воздухе, не находя уха, куда приземлиться. Каждая клеточка Маркуса вопила от счастья. А сердце его в этом царстве восторга скакало от радости по всему телу.

Странное дело: от счастья он стал серьезным и важным. В метро он рассматривал попутчиков, всех этих закосневших в повседневности людей, и уже не чувствовал себя среди них безликим анонимом. Он всю дорогу стоял и как никогда ясно сознавал, что любит женщин. Дома он произвел все дежурные бытовые телодвижения, но ужинать почти не хотелось. Он растянулся на кровати, попытался прочесть пару страниц. Потом погасил свет. Вот только он опять не сможет уснуть, ведь с того первого поцелуя Натали он почти не спал. Она ампутировала ему сон.

Из инструкции по применению гуронсана. [11] Гуронсан — тонизирующее средство. (Прим. перев.)

Показания

Временные состояния утомления у взрослых.

День прошел просто и обычно. Было даже совещание группы, вполне нормальное, никому и в голову прийти не могло, что вечером Натали пойдет в театр с Маркусом. Это было скорее приятное чувство. Офисные служащие обожают заводить секреты и тайные связи, жить никому не ведомой жизнью. Это придает пикантность их семейным отношениям с фирмой. Натали обладала способностью отделять одно от другого. Пережитая драма сделала ее в каком-то отношении бесчувственной. Так что совещание она вела как робот, почти забыв, что в конце рабочего дня настанет вечер. Маркусу бы очень хотелось заметить в глазах Натали особое внимание, что-нибудь заговорщицкое, но это не было предусмотрено в ее механизме.

То же самое относилось и к Хлое: ей очень хотелось, чтобы остальные иногда замечали ее особые отношения с начальницей. Только у нее бывали минуты, которые можно было отнести к категории «Перейдем на ты?». После бегства Натали Хлоя не пыталась устроить еще один выход в свет. Она знала, что подобные моменты таят в себе опасность: на ее глазах начальница проявила слабость, и это могло ей аукнуться. Поэтому она изо всех сил старалась не смешивать жанры и неукоснительно соблюдать иерархию. Под конец дня она зашла к Натали:

— У вас все хорошо? Мы с вами почти не говорили с прошлого раза.

— Да, Хлоя, это я виновата. Но мы с вами приятно провели время, правда.

— Правда? Вы вылетели пулей и говорите, что приятно провели время?

— Да, уверяю вас.

— Что ж, тогда тем лучше… хотите, вечером сходим туда еще раз?

— Ах нет, мне очень жаль, но я не могу. Я иду в театр, — ответила Натали таким тоном, словно сообщала, что родила зеленого человечка.

Хлоя никак не показала своего удивления, но тут было чему удивляться. Не стоило лишний раз подчеркивать, каким событием было подобное заявление. Лучше сделать вид, что ничего особенного не случилось. Вернувшись к себе в кабинет, она ненадолго задержалась, сложила последние бумаги в папку, проверила электронную почту, потом надела пальто и собралась уходить. Когда она направлялась к лифту, ее взору предстало нечто невероятное: Маркус и Натали уходили вместе. Она незаметно подошла поближе. Ей показалось, что она услышала слово «театр». И ее сразу охватило какое-то непонятное чувство. Какая-то неловкость, даже отвращение.

В театре такие тесные сиденья. Маркус чувствовал себя решительно не в своей тарелке. Он жалел, что у него такие большие ноги, но это было совершенно бесплодное сожаление. [12] Прокат маленьких ног пока не организован. Не говоря уж о другом обстоятельстве, усиливающем его пытку: ничего нет хуже, чем сидеть рядом с женщиной, на которую до смерти хочется смотреть. Для него спектакль шел слева, а не впереди, на сцене. Да и на что там смотреть? Его это нисколько не интересовало. Тем более пьеса была шведская! Она что, нарочно его потащила? В придачу автор учился в Упсале. Все равно что отправиться на ужин к родителям. Он был слишком рассеян, чтобы разбираться в сюжете. После театра наверняка зайдет разговор о пьесе, и он будет выглядеть дурак дураком. Как он мог упустить такое важное обстоятельство? Надо любой ценой сосредоточиться и заготовить несколько метких суждений.