Джордж Хаген - Ламентации

Наутро Уилл снова нашел яблоко у себя во дворе, надкусанное трижды. Несомненно, это ответ, но что он значит? Уилл надкусил яблоко в четвертый раз, но едва успел его бросить, как заметил, что через улицу на него пялится Винни Имперэйтор. Его оскал, издали похожий на улыбку, вблизи оказался недружелюбным.

— Это еще зачем?

Уилл глянул на кружевные занавески и угадал, что Винни за ним следит.

— Они все равно никогда не выходят, — сказал Винни.

— Почему?

Винни передернул плечами:

— Иностранцы. — Он искоса глянул на Уилла: — Ну ты и вырядился!

Джулия накупила Уиллу в Америке одежды, но он по-прежнему носил свою старую школьную форму. Она как будто приближала его к Салли. Через несколько недель, когда начнутся занятия, он станет носить джинсы и рубашки.

— Идешь сегодня в церковь? — спросил Винни.

— Я в церковь не хожу.

— Не ходишь? — Винни вновь осклабился. — Значит, отправишься прямиком в ад. Ты католик?

— Католик? Нет, — сказал Уилл.

— Тогда все равно тебе одна дорога, в ад.

Винни был католик. Он объяснил, что всех католиков притесняют некатолики.

— Поэтому все некатолики попадут в ад. Вот так! И сгорят в высоченном костре! — Винни перечислил все семьи на Университетских Горах, кому суждено гореть в аду за то, что они не католики.

— А Химмели? — спросил Уилл. — Они католики?

Винни, помедлив, глянул на кружевные занавески.

— Нет, не католики, но в аду не сгорят.

— Почему?

— Потому что! Ну, родители, может, и сгорят, Марина тоже, а Астрид — нет.

— Почему?

— Не твое дело. — Винни повернулся и пошел прочь. А на прощанье бросил через плечо: — Я бы на твоем месте подумал, не перейти ли в католики!

Писчая бумага Уилла затерялась во время переезда, но у него уже вошло в привычку писать бабушке, и он отправил ей длинное послание с избранными цитатами из Винни Имперэйтора.

В четверг я садилась обедать в своем клубе — очередной шедевр нашего бельгийского шеф-повара — и распечатала свежее письмо от внука.

Вообразите мое изумление и ужас, когда я прочла пламенный призыв срочно переходить в католики, под страхом адских мук!

Тут мне стало не до супа, не говоря уж о жареном барашке и салате с грецкими орехами! Что с моим внуком?

Не могу представить, чтобы кто-то из нашей семьи стал религиозным фанатиком, разве что при исключительных обстоятельствах. Конечно, я напоминаю себе, что Америка — прежде всего страна религиозных фанатиков. Что, как не слепая вера, заставило людей пересечь Атлантический океан и начать новую жизнь в диком месте, где одни индюки и помидоры?

Погожим воскресным днем в первых числах сентября Финчи устроили прощание с летом — пикник в саду. Фрэнк Финч стремился повторить пикники своего детства в хьюстонских пригородах, с клетчатыми скатертями, бочонком пива и огромной, черной, похожей на нефтяную бочку жаровней для мяса — с шампурами из нержавейки и тремя видами соусов, — дымившей, как небольшой лесной пожар.

Миссис Уркварт когда-то объясняла Джулии, что фоном для шекспировских трагедий часто служит буря, но на семью Ламентов, как заметила Джулия, несчастья обрушивались в тихую погоду. Они жили в Америке уже второй месяц. Ветви берез шептались на ветру; клен во дворе Расти Торино рано начал желтеть, и краешки нижних листьев горели янтарем. Дети не могли дождаться начала учебного года, а Джулия возлагала на пикник большие надежды: может быть, она наконец найдет подругу-американку вроде Трикси.

Фрэнк Финч не отличался, подобно Баку Куинну, словоохотливостью и все же, как показалось Говарду, чем-то того напоминал, когда, кашляя и задыхаясь от дыма, переворачивал роскошную вырезку и сдабривал соусом корнуэльских кур, приютившихся в уголке жаровни.

— Красотища, — сказал Лайонел Галлахер, глядя поверх своих вишневых стекляшек.

— Да, это говядина «блэк энгус», сынок.

— Я про дым.

Фрэнк метнул взгляд на родителей Лайонела — те принесли шезлонги и нежились в прощальных солнечных лучах, потягивая ром с колой из высоких бокалов.

— Лайонел, — пробубнил Фрэнк, — у меня к тебе просьба.

— Пожалуйста.

— Не вздумай разоблачаться на пикнике. Ради меня, ладно? Не хочу скандала, как на Рождество, понял? Только не при детях.

— На Рождество? — промямлил Лайонел.

Он успел забыть тот день, когда Финчи и Имперэйторы пришли к Галлахерам, распевая рождественские гимны. Открывший им дверь Лайонел был в чем мать родила, весь его наряд сводился к гигантскому кальяну, который он прижимал к себе. Рождественский хор обратился в бегство, скомкав второй куплет «Доброго короля Венцеслава».