Тимофей Ермолаев - Рассказы

— Ну, эта женщина, которая летает на тарелке и спасает космос от злых пришельцев из другой галактики, — продолжал Рюмин. — Она у тебя блондинка, ходит с распущенными волосами, вся в чёрной коже, а губы накрашены специальной помадой с афродизиаками…

Фредрикссон отшатнулся и побледнел. Рюмин всё перепутал, а кое-что вовсе присочинил.

— У неё не тарелка, а межзвёздный телепортатор, — тихо попробовал возразить он.

Но Рюмин его не слушал. Он затолкал гостя в комнату, усадил его в кресло и продолжал:

— Итак, назови её Прасковья Подмышкина!

Слабая конвульсия пробежала по телу Фредрикссона. Впрочем, фамилия «Подмышкина» была гораздо лучше фамилии «Пукин», которой Рюмин предлагал назвать одного из главных героев около полугода назад. Фредрикссон расстегнул ворот рубашки и тяжело задышал. Поэт ничего не заметил и спросил:

— Хочешь чаю?

Про коньяк не стоило упоминать хотя бы потому, что Фредрикссон был строгий трезвенник и не пил даже пива.

— Воды… если можно… — отозвался он.

Когда Рюмин вернулся со стаканом воды, то только сейчас заметил, что гость явился не с пустыми руками, а с небольшой папкой. А это значило то, что Фредрикссон принёс ему своё новое творение.

— Да, — подтвердил тот. — Я закончил новую повесть. И ту героиню, о которой ты думал всё это время, я назвал несколько иначе.

— Зря! Эх, зря! — Рюмин шутливо погрозил пальцем. — Ладно, давай сюда повестушку!

Фредрикссон слегка дрожащими пальцами открыл магнитные защёлки на папке и вручил поэту небольшую стопку отпечатанных листов.

Рюмин углубился в чтение.

Прошёл час. Поэт отложил последнюю страницу и, сложив пальцы, с насмешкой воззрился на соседа. Фредрикссон смотрел на него с тоскливым ожиданием, в его взгляде было нечто собачье.

— Дочитал, — констатировал факт Рюмин.

— Ага, — кивнул Фредрикссон. — Что скажешь?

— Ты назвал ту героиню по-другому, — хмыкнул Рюмин. — И вообще всё переиначил.

— Но… — Фредрикссон развёл руками.

— А сама идея мне не нравится. Ты опять вкладываешь идеи в голову читателю. И какие? Что человеческое начало по своей природе порочно? Что человечество — не высшая форма существования разума, а какой-то вирус?

Рюмин всё больше входил в раж и начинал бить могучим кулаком по подлокотнику кресла. Фредрикссон слабо попробовал что-то возразить, но тщетно.

— Но не это главное! — гневно сверкал глазами поэт. — Знаешь, что самое печальное в твоём творчестве? Вот о чём ты здесь пишешь? Какие-то космические пауки, перебрасывают паутину со звезды на звезду, собирают с жителей планет кровавую дань… А теперь представь, что после того, как ты это написал, где-то там, в глубинах космоса действительно обитают теперь такие вот насекомые!

— Пауки — не насекомые, — машинально возразил Фредрикссон, но не был услышан.

— Пойми ты, дурья башка! — грохотал Рюмин. — Творчество должно созидать светлое, доброе, вечное! А не вот этих вот галактических монстров! Тьфу-ты, мерзость какая!

Если бы Фредрикссон знал, что поэт с детства панически ненавидит пауков, то, возможно, сочинил бы что-то другое. А теперь ему оставалось лишь сидеть и слушать громогласный поток речей Рюмина.

— Вот напиши ты: «люди — убийцы». И люди станут убийцами! — продолжал поэт. — Напиши: на Бетельгейзе живут слизни-убийцы! И они будут жить там!

Фредрикссон опять открыл было рот, но Рюмин перебил его:

— Да, я знаю, что Бетельгейзе — это звезда, жизнь на звезде невозможна. Я имел в виду планету, вращающуюся вокруг неё.

— Возможность существования планетной системы там сомнительна, — вставил Фредрикссон.

Рюмин пронзил гостя пламенным взглядом так, что Фредрикссон осёкся.

— Ты мою последнюю поэму читал? — спросил Алексей с нажимом.

Поэму эту опубликовал местный литературный журнал «Голубой фонарь».

— Да, читал, — ответил Фредрикссон. — Хорошая поэма. Светлая, добрая, вечная.

Услышав такое, Рюмин оттаял. И даже почувствовал некоторую неловкость за то, что так критично отнёсся к начинающему литератору.

— Ты это… — сказал Алексей в дверях, когда Фредрикссон уходил. — Пиши ещё.

Математик улыбнулся, попрощался и направился к лифту. Когда створки лифта отворились, Фредрикссону пришлось выпустить какую-то высоченную женщину в странном блестящем костюме.

Не успел Рюмин достать коньяк во второй раз, как в дверь опять позвонили. Наверное, Фредрикссон что-то забыл. Но это был не математик. На пороге стояла высокая блондинка в чёрном кожаном комбинезоне. Губы у неё были ярко накрашены.