Эмманюэль Роблес: Однажды весной в Италии

Потом розыски прекратились, волнение улеглось, и Бургуэн уехал на почтовом грузовичке в Рим. Там он знал одного старого скульптора, который готов был укрыть его у себя и, если понадобится, переправить через линию фронта. На всякий случай Сент-Роз запомнил наизусть его адрес. Но в последующие дни Сент-Розу стало хуже, и его пришлось перевезти в деревню к врачу.

— Господи, — сказала маркиза, — когда же кончится эта война?

И Сент-Роз подумал, что отныне ему не раз еще придется рассказывать о пережитом, как он рассказывал сейчас и как рассказывал раньше крестьянам и доктору Мантенье, и что рассказ этот, в сущности, дает лишь самое отдаленное представление о том, что он испытал. Никому не понять напряжения этих последних секунд перед прыжком в пропасть, перед тем, как раскрылся парашют (кто мог поручиться, что он раскроется?), и этого полета с притупленным сознанием, словно в кошмарном сне, погружающем человека в небытие. Он вспомнил последнее увиденное им лицо — смертельно бледное лицо молодого стрелка, тело которого все еще продолжало дергаться сзади, на баке, куда он упал, хотя стрелок был уже мертв и вместе с объятой пламенем массой самолета неотвратимо падал в бездну. Сент-Розу приятно было сочувствие маркизы, от сострадания закрывшей глаза. Возможно, она поняла — она, так много пережившая, — что вся эта война — не более чем галлюцинация и что все эти мертвые — всего лишь загадки, разгадать которые поможет только терпение и любовь. Боже, как ему было жарко! Он выпил рюмку ликера, которую поднесла ему старая служанка София, ибо знал, что алкоголь скует и укротит его мысли, пропустит их через тонкое ситечко и избавит его от наваждения. По обе стороны камина, в котором потрескивали дрова, на стенах висели гобелены, и льющийся из окон серый свет падал на них. На гобелене слева был изображен последний бег Аталанты, побежденной Гиппоменом, а на другом — Гектор и Андромаха на стенах Трои.

После отъезда доктора, который не мог задерживаться из-за затемнения, София проводила Сент-Роза на верхний этаж; им пришлось пройти по галерее под взглядами пышно разодетых синьоров в барочных рамах. Один из них, в рыцарских доспехах, выглядел особенно свирепо. На последнем портрете перед лестницей, ведущей наверх, была изображена молодая девушка с глубоким декольте и веером в обнаженных руках, слегка похожая на маркизу.

Комната, куда София привела совершенно обессилевшего по дороге Сент-Роза, была довольно большая, с занавесями на окнах, шкафом в деревенском стиле из орехового дерева и железной кроватью с медными шарами. Обогревалась она с помощью печки, труба которой была выведена в дымоход камина. Одну из стен украшала дюжина бабочек под стеклом. Крылья некоторых из них напоминали глаза, свирепо выпученные на нового пришельца.

Пока Сент-Роз устраивался, София не переставала болтать. Поначалу он слушал ее рассеянно, нетерпеливо дожидаясь, чтобы она поскорей растопила печку и оставила его одного. Лихорадка измотала Сент-Роза, сделала его ко всему безразличным. Но потом он попытался сосредоточиться. Эта София оказалась славной женщиной, и он понимал, что в дальнейшем будет во многом от нее зависеть. Она говорила, что на весь палаццо она единственная служанка, если не считать ее мужа Джакомо, который работает садовником и привратником и, кроме того, иногда еще помогает ей натирать полы и мыть окна. Она сожалела о блестящем прошлом семьи Витти, которая некогда держала многочисленную прислугу.

— Вы только подумайте: у одной маркизы было две горничных.

Ее хозяйка происходила из среды богатой римской буржуазии и лишь во втором браке стала маркизой. Скорее по любви, нежели из тщеславия она вышла замуж за этого обедневшего маркиза, который вконец разорил бы ее своими бестолковыми проектами, страстью к путешествиям и роскошным отелям, если бы он лет двадцать назад не умер в Бразилии от малярии.

Что же касается сына маркизы Луиджи Павоне, то, по словам Софии, это был не человек, а «счетная машина». Однако она ни словом не обмолвилась о его жене и торопилась непременно показать люк в потолке, который вел на чердак. Сент-Роз рассудил, что если ему придется там прятаться, то даже самый глупый полицейский сразу его обнаружит. Однако он промолчал и улегся на кровать лицом к бабочкам. Вся нога его до самого бедра словно была набита горящими углями, липкий пот покрывал лицо.

Оставшись один, Сент-Роз попытался уснуть, но, едва только он закрывал глаза, ему начинало казаться, что под ним бушуют волны, как тогда, когда он был в гибнущем самолете. То ли это объяснялось лихорадкой, то ли его вновь охватила тоска, которую он почувствовал, когда надо было прыгнуть в пустоту. Он заставил себя сосредоточиться. Чем ценно это убежище? Цель была проста: избежать плена, встретиться с Бургуэном после выздоровления и попытаться вместе перебраться к союзникам. Но под влиянием усталости мысли снова рассеялись, и у Сент-Роза возникло гнетущее чувство, будто он замурован в этом городе, окружен множеством стен, которые концентрическими кругами обступили его, и нельзя преодолеть их одну за другой, ибо они высоки и гладки и такие же серебристые, как фюзеляж военного самолета.