Эмманюэль Роблес - Это называется зарей

— Пребывание в Альпах пошло ей на пользу, — ответил Валерио.

— И вы не будете больше жить в одиночестве в этом огромном доме. Если позволите, доктор, я хотел бы задать вам один маленький вопрос.

— Прошу вас, — сказал, насторожившись, Валерио.

Стало быть, эта гнусная комедия все еще продолжается и будет длиться до тех пор, пока ему, возможно, не скажут: «Вы арестованы!» При этой мысли гнев окатил его кипящей волной.

— Как бы вы поступили, окажись вы на месте прокурора в деле Сандро? — сказал инспектор, радостно улыбаясь.

— В деле?.. Но я понятия не имею!

— Да, какого приговора потребовали бы вы для убийцы Гордзоне, хотел я сказать. Я люблю задавать этот вопрос и зачастую получаю на него весьма поучительные ответы.

Валерио взглянул ему прямо в глаза. Ловушка, зияя, открылась перед ним, однако он не отступил. «Клара, любовь моя, единственная моя любовь!»

— Оправдания, — сказал он, и слово это, казалось, вырвалось из самых глубин его существа.

— Оправдания? Прокурор требует оправдания? Вы шутите, дорогой доктор. В первый раз я слышу такой ответ. До сих пор мне довелось услыхать немало любопытного, но оправдание!..

Он рассмеялся своим молодым, звонким смехом, обнажившим его великолепные, чересчур белые зубы.

— Погодите. Вы забываете о преднамеренности! У нас есть свидетельства! Сандро давно уже грозился убить своего врага. Гордзоне, безусловно, не был благодетелем. Однако мы живем в организованном обществе, черт побери!

Валерио чувствовал, что тучный полицейский наблюдает за ним, и этот взгляд невыразимо стеснял его.

— Я хочу сказать, что Сандро человек несчастный, — с усилием произнес он. — И потому, мне кажется, не следует мучить его еще больше.

— Конечно, конечно! — сказал Фазаро на этот раз кислым тоном. — История его не может оставить равнодушным. Я понимаю. Молодая пара. Оба страстно любят друг друга. Она умирает. Но ведь убит человек! А вы говорите — оправдать, доктор! Не думаете же вы об этом всерьез!

— Я думаю об этом всерьез.

— Яснее не скажешь! — воскликнул Фазаро и развел руками. — Ну что ж, дорогой доктор, не хочу вас больше задерживать.

Валерио уже встал. Он попрощался легким кивком головы, но Фазаро подошел к нему и проводил до самой двери.

— Я рад за вас в связи с возвращением госпожи Валерио, — сказал он на пороге. — Еще раз примите мои поздравления!

Выйдя на улицу, доктор заторопился. Его охватило безумное желание обнять Клару. И в то же время он чувствовал себя очень усталым, ноги едва держали его. «Sole ardente di Sardinia», говорила стена. Ему только что удалось избежать кораблекрушения. Он лишился сил, но остался жив. В его пылающей голове умирала любая мысль, превращаясь в липкую массу. «Чего они ждут, чтобы арестовать меня? Чего они ждут?» Всей душой он ненавидел Фазаро. «Что за гнусная игра? К чему эти поздравления, он же знает, что Клара — моя любовница! Зачем?» Он вошел в дом. Дельфина была в столовой.

Повернувшись к нему, она крикнула своим пронзительным совиным голосом:

— Для господина телеграмма. Я положила ее на письменный стол!

Взяв телеграмму, он в спешке разорвал ее, открывая.

«Прибываю вместе с отцом на борту „Портичи“ в пятницу около полудня. Целую. Анджела».

«Целую», — написала Анджела. Он вспомнил, что Фазаро не стал читать ему этого слова.

Звали его Эуженио Казелла, весь предыдущий день он разгуливал по Салине, подолгу задерживаясь у стойки «Палермо», где он пил самые невероятные смеси спиртного. В конце концов, стало известно, что он послан крупным миланским иллюстрированным журналом, чтобы сделать репортаж о деле Гордзоне. Он бродил по улицам с болтавшимся у него на шее на тонком кожаном ремне фотоаппаратом, бившим его по животу. Среднего роста, очень смуглый, с опухшим лицом, он носил непромокаемую куртку, стянутую в талии, и фетровую серовато-зеленую шляпу с узкими полями, украшенную петушиным пером и сдвинутую на затылок. Эта удивительная шляпа была покрыта пятнами и казалась плотно пригнанной к его огромной непокорной шевелюре. В пятницу около десяти часов утра Валерио встретил его на дороге на выезде из Салины. Он делал знаки, размахивая кулаками и показывая большим пальцем в сторону Кальяри. Пока машина набирала скорость, Казелла, едва успев представиться, начал ошеломляющий монолог, сопровождая свои слова всевозможными жестами и гримасами. Руки его летали вокруг резинового лица, которое непрерывно то морщилось, то вытягивалось, то сплющивалось. Валерио осторожно спросил, закончил ли он свое расследование.