Эмманюэль Роблес - Морская прогулка

Он отказывался объяснить ей истинную причину своего решения. Как приняла бы она ее, она, которая должна была чувствовать себя задетой?

— А эта ваша манера, ваша и капитана, разговаривать с моим мужем, противопоставлять себя ему, — недопустимая оплошность. Я бы могла помочь вам убедить его оставить на корабле одного из матросов, но что за глупость вести себя с ним так вызывающе! А капитан, за кого он себя принимает?

— За хозяина на борту, после господа бога! Знаете ли вы, что он вправе принять на корабле любое решение, ни у кого не спрашивая совета?

Она словно не обратила внимания на его слова и, подавленная, продолжала:

— А ведь я предостерегала вас, Жорж. Отношения между вами и мужем приняли несколько необычный, слишком личный характер. Вам бы следовало не забывать об этом, вести себя более гибко, особенно в присутствии свидетелей.

— Действительно, гибкости мне не хватает.

— Он мстителен, предупреждаю вас.

— Вы напрасно полагаете, что, прояви мы больше изворотливости, нам удалось бы его убедить. Он думает только о себе, о своей выгоде. Он так убежден в своем праве. К чему тешить себя иллюзией, что он мог бы в данном случае пойти навстречу другим, попытаться понять их проблемы, столь ничтожные в его глазах по сравнению с его собственными?

— Но вы-то, Жорж, вы? Зачем вы вмешались? Разве не могли вы, о боже, остаться нейтральным в этом споре? Разве у капитана, как вы только что сами сказали, не было достаточно прав, чтобы самому найти решение этого конфликта без вашего вмешательства? Что у вас общего с этими людьми, если то, что вы говорите, правда, если не из-за денег вы встали на их сторону?

Она продолжала бы говорить и говорила бы, наверное, все с той же горячностью, но тут Даррас окликнул Жоржа. Он поклонился Мари-Луизе (она отвернулась от него, сжав губы) и подошел к матросам, уже собравшим нужные ему вещи: лампы, сигнальные фонари, карабин (для чего, черт возьми, карабин?), ручную сирену, надувную лодку, спасательный пояс, кое-какие инструменты; Жорж выслушал указания Дарраса, которые по ходу дела комментировались Ранджоне, обращавшим его внимание на те или иные подробности.

Затем вся команда по очереди пожелала ему удачи, а Макс, самый экспансивный из всех, обнял его и сказал, что он великолепный парень, настоящий товарищ, и все вокруг ему улыбались очень тепло и сердечно. Жос и рыжий матрос отпускали шуточки, а Сантелли поклялся, что они достойным образом отпразднуют свой успех, и пообещал приготовить необыкновенный буйабес по своему рецепту. Даррас сам проводил Жоржа на корабль, и не только чтобы помочь ему перенести весь багаж — он хотел проверить, как тот усвоил его инструкции. Палуба вся была мокрая, какие-то неподвижные призраки вырисовывались между подъемными кранами и лебедками.

— Послушайте, Море. Я думаю, и я, и команда, мы вначале не совсем правильно отнеслись к вам.

— Такие недоразумения вещь довольно частая.

— Пусть так. И все-таки я хочу сказать: все мы, еще до того, как вы вызвались остаться на корабле, признали в вас товарища.

— Я прекрасно это заметил, капитан.

Они стояли друг против друга, одни на этой палубе (Жорж в накинутой на плечи полотняной куртке), им предстояло расстаться, и потому эти последние минуты исполнены были особого волнения, глубокие истоки которого были понятны Жоржу.

Даррас медленно направился к трапу. Старательно поправил фуражку, и вышитый золотом якорь сверкнул на мгновение, когда он оглянулся.

— Да, еще одно слово: если операция удастся, каждый из вас будет волен сделать со своими деньгами все, что ему заблагорассудится. Но есть у меня одна давняя идея…

— Какая идея?

— Создать маленькую верфь на кооперативных началах. Только текущий и капитальный ремонт яхт… Но мы еще успеем вернуться к этому разговору.

Он протянул ему руку, снова поправил фуражку и добавил:

— Мы возвратимся около полуночи. Будьте начеку!

Жорж помог ему опустить трап, чтобы сойти на яхту. Все лица внизу были обращены к ним.

Даррас сразу же приказал запустить моторы, затем дал сиреной несколько коротких прощальных сигналов, а Герда и вся команда, за исключением Ранджоне, находившегося в машинном отделении, махали ему руками. Одна Мари-Луиза так и не встала со своего кресла, и глаза ее по-прежнему были скрыты темными очками. Чтобы ответить на их приветствия, Жорж пустил в ход свою ручную сирену, но туман с невероятной быстротой поглотил «Сен-Флоран», и вокруг воцарилась непроницаемая, как над снежными просторами, тишина. Жорж — стрелки его часов показывали три — закурил сигарету и несколько секунд задумчиво оглядывал свои владения.