Галина Лифщиц - Хозяйка музея

Да, завтра в город приедет цирк…

Жаль только, что в представлении придется участвовать тем, кто совсем этого не хотел.

Доменик Новикофф.

Кононенко Диана Владимировна.

Подсудимый и потерпевшая.

Небольшая комната для судебных заседаний до отказа наполнилась людьми. Маня сумела организовать внушительную группу журналистов. Прибыли даже дипломаты. И многочисленные друзья Риты, Гоши и Свена.

Лену не оставлял страх за Доменика. Тягучий, тошнотворный страх. И мысли предательские неотступно сверлили мозг. Все-таки зря он не улетел! Мог! Мог! И пусть бы этим, тупым, темным, все досталось. Мало разве и так отнято за все эти годы?

Лена достала молитвослов и открыла заложенную страничку: Молитва о в узах сущих. Конечно, приговор еще не вынесен. Но разве неясно, что раз дело дошло до суда, оправдательного приговора ждать нельзя! Она несколько раз шепотом прочитала слова, возносимые Богу испокон веков теми, кто надежду на суд людской совсем утратил:

– Господи Иисусе Христе Боже наш, святаго апостола Твоего Петра от уз и темницы без всякого времда свободивый, приими, смиренно молим Ти ся, жертву сию милостивно во оставление грехов раба Твоего Доменика в темницу всажденнаго, и молитвами его, яко человеколюбец, всесильною Твоею Десницею от всякаго злаго обстояния избави и на свободу изведи.

Страх все равно не отступал. Вот сейчас его засудят, загубят в тюрьме. Молодую прекрасную жизнь умучают. Им ничего не стоит. И почему Афанасия Федоровна кажется спокойной? Решилась идти до последнего, понятно. И самообладание у нее редкостное.

Абсурд происходящего ясен всем. Достаточно взглянуть на облик подсудимого. И сопоставить с «жертвой насилия». И тем не менее… Кто же принимает нынче во внимание степень абсурдности обвинений? Было бы за что уцепиться. Хоть кончиком когтя. Главная цель – бабла срубить с попавшего в беспощадные жернова юстиции. И как же это так – не убежать, остаться? На радость кому? Вот этим вот…

Как эта мерзавка Кононенко тогда сказала Афанасии в ответ на упрек во лжи и предупреждение, что за ложь можно и наказание получить?

Она бахвалилась: «Мне ничего не будет! За мной сейчас сила!»

И что? Разве это не так?

Ведь не постеснялись, не убоялись клеветы, обмана! Довели до суда! Нет ни страха, ни совести.

А им, понимающим всю отвратительную сущность происходящего, что остается? Тяжело вздыхать? Горько плакать? Стеная, руки заламывать? Горячо молиться?

Вон вчера Алексея кто-то надоумил: на суд надо идти в одном носке. И во время суда непрестанно повторять слова молитв. Тогда точно дадут половину срока. Поэтому он заставил Доменика сегодня перед судом снять один носок. Доменик отказывался, говорил о том, что это полная бессмыслица. Но потом все же подчинился со снисходительной улыбкой. Пусть. Если кому-то от этого слегка полегчает, почему бы и нет.

Лена заметила, что нигде не существует столько суеверий и примет, как в системе юстиции.

Люди настолько беззащитны, что зорко наблюдают и отыскивают некие закономерности, детали, могущие хоть как-то помочь. К этим деталям, кстати, крайне внимательны обе стороны: и те, чьи судьбы вершатся, и те, кто получил сомнительное право распоряжаться судьбами других людей.

То, что сейчас происходило, стало полным доказательством ее предшествующего опыта.

Вот уселась за свой стол представитель прокуратуры, обвинитель. И принялась обустраиваться. Сначала поставила – лицом к присутствующим – черно-белую ксерокопию в формате А4 с изображением пары глаз. Глаза гипнотически вперились в многочисленную разношерстную публику. Собравшиеся удивленно и почти завороженно переглядывались, не понимая смысла этой декорации. Это что? Новый языческий ритуал? От сглаза? Чтоб легче было лгать, возводить напраслину на невинного? Или стремление загипнотизировать обвиняемого? Посмотрит он на эти очи и тут же во всем признается, сам того не желая.

В качестве иной силы воздействия баба-обвинитель установила на столе иконку. Поскольку функция последней явно заключалась в обереге самой представительницы беспристрастной Фемиды, лик ее обращался не к толпе собравшихся, а к самой владелице святого изображения.

Все вместе это создавало настолько дикое впечатление, что казалось бездарнейшим оформлением школьного спектакля художественной самодеятельности. Вот голые столы, прокурорская форма. Судья в мантии – а как же иначе! И – эти два черно-белых глаза…