Ольга Токарчук - Дом дневной, дом ночной

Кристя каждый день ездила на нем на работу. От момента, когда он забирал ее на остановке, и до того, как она останавливалась у массивной двери банка, проходило двадцать минут. За эти минуты мир до неузнаваемости преображался. Лес превращался в дома, горные луга — в площади, долины — в улицы, а поток — в речушку, ежедневно менявшую цвет, поскольку на свою беду она протекала возле текстильных цехов «Бляхобыта». Кристя уже в автобусе снимала резиновые сапоги (она называла их «рыбацкими») и надевала туфли. Каблуки стучали по некогда немецким широким ступеням здания.

Она была самой элегантной дамой в банке. Модная прическа — тщательно уложенная химическая завивка на блондинистой головке, вовремя подкрашенные корни. Под лампами дневного света волосы отливали кукольно-бриллиантовым блеском. Слипшиеся от туши ресницы бросали легкую тень на гладкие щеки. Перламутровая помада мягко подчеркивала форму губ. Чем Кристя становилась старше, тем больше красилась. Порой она даже убеждала себя: «перестань, сколько можно», — однако потом ей казалось, что уходящие годы лишают лицо выразительности, смазывают черты. Ей чудилось даже, что редеют брови и тускнеют синие радужки глаз, что линия губ расплывается, а лицо блекнет, как будто собирается исчезнуть совсем. Этого Кристя боялась больше всего. Исчезнуть, не успев раскрыться, не став по-настоящему собой.

В свои тридцать лет Кристя жила с родителями в деревне под Новой Рудой. Их дом, исполненный надежд, стоял на обочине скрученного в серпантин местного разбитого шоссе. Он будто бы ожидал, что само расположение определит его место в истории: он примет участие в переброске войск, в приключениях охотников за сокровищами, в погоне пограничников за контрабандистами, приносящими спирт из Чехии. Однако ни шоссе, ни дому не везло. Ничего не происходило. Лишь лес, стоящий за домом, редел, как брови у Кристи. Ее отец регулярно срубал молодые березки на дышла и шесты, елочки — к Рождеству, тропинки терялись в высокой траве точно так же, как линия ее губ, тускнели покрашенные в синий цвет стены их дома. Как глаза Кристи.

Дома Кристю уважали, ведь она зарабатывала деньги, снабжала семью, привозила покупки в сшитых матерью сумках. У нее была своя комната в мансарде с диван-кроватью и шифоньером, но только в банке она по-настоящему ощущала себя кем-то. Там у нее был кабинет, отделенный от общего зала для клиентов фанерной перегородкой, тонкой, как картон. Поэтому, сидя за своим столом, она слышала банковский шум — скрип двери, шарканье тяжелых мужицких сапогов по дощатому полу, шушуканье вечно сплетничающих женских голосов и щелканье костяшек на двух оставшихся счётах, которые начальство не успело еще поменять на более современные тарахтящие счетные машинки с ручкой.

Около десяти по непреложной ежедневной традиции пили кофе. Позвякивали алюминиевые ложки, донышки стаканов мелодично постукивали о блюдца — этакие канцелярские колокольчики. Молотый, бесценный кофе, приносимый из дома в стеклянных баночках из-под джема, поровну раскладывался по стаканам, кипяток образовывал на поверхности густую коричневую пену, задерживающую на миг водопад сахарного песка. Аромат кофе заполнял до потолка Кооперативный банк в Новой Руде, а мужики, которые как раз подошли занять очередь, проклинали себя, что попали именно в это святое, отведенное для кофе, время.

И вот тут Кристя вспоминала свой сон.

Как же мучительно быть любимой ни за что, иначе говоря, за то, что ты просто такая, какая есть. Сколько тревог несет такая любовь. Как же от неуверенности путаются мысли и сердце пухнет от учащенных ударов. Каким отдаленным и неосязаемым становится мир. Кристя внезапно почувствовала себя одинокой.

После пасхальных праздников в банк пришло сообщение о краткосрочных курсах в Ченстохове для банковских служащих. Она восприняла это как знак свыше и поехала. Складывая вещи в сумку из кожзаменителя, Кристя подумала о Боге. Что независимо от того, что о нем говорят, он является в самый нужный момент.

Ее везли заспанные поезда, набитые помятыми людьми. В купе не было свободных мест, поэтому она, прильнув к грязному стеклу, стоя подремывала в коридоре. Когда ночью кто-то вышел, ей наконец удалось сесть. Зажатая между разгоряченными от удушливой жары телами, Кристя уснула и погрузилась в тяжелый сон, черный, маслянистый, без картинок и без каких-либо мыслей. И лишь проснувшись, поняла, что отправилась в путешествие; до сих пор это было не более чем перемещение в пространстве, обычная, бездуманная смена мест. Только сон подводит черту старому и открывает новое — умирает один человек и просыпается другой. Это ничем не примечательное, черное пространство, перемежающее дни, и есть настоящее путешествие. К счастью, все поезда из Новой Руды в далекий мир едут ночью. Кристя подумала, что после этой поездки ничто уже не будет таким, как прежде.