Энн Ветемаа - Моя очень сладкая жизнь, или Марципановый мастер

Печально-задумчиво я следил за поведением своего деда. Конечно, я не был каким-нибудь Павликом Морозовым — суперзорким мальчиком, — но все же мне приходилось задумываться: отчего это мой такой умный дедушка не делает выводов из происходящего в государстве… Мдаа. Власть же всегда попадает к кому надо; и не пришла ли именно теперь пора поразмыслить деду над созданием новейших форм коллективного труда? Рассказать и другим, например, о преимуществах совместных хозяйств.

Сознание народа, известное дело, меняется медленно. Обычно шапку ломают перед бывшими властителями и богачами. Даже сейчас еще не осознают, что скоро и в этом селе все начнет меняться. Видимо, и для меня настал последний срок выступить против пережитков. Кто одним из первых заметит такие важные перемены, того и заметят там, где надо. Да, нужно распространять взгляды равенства и братства! Но, прежде всего, мне нужно как следует уяснить картину для себя. Мне нужно политически самоусовершенствоваться. С одной стороны, мы как будто пришли к бесклассовому обществу, а в то же время радио говорит, что какие-то классы яростно борются друг с другом. И один крупный государственный деятель (кажется, Каротамм?) сказал, что чем ближе победа, тем в этом отношении будет все хуже. Как же так? Чем лучше, тем хуже? Не понимаю.

В сельском магазине — там торговали и газетами, журналами — я купил невзрачную тетрадочку в серой обложке, вернее, блокнотик, пробитый сверху двумя скрепками, под названием В ПОМОЩЬ АГИТАТОРУ! Их только-только начали издавать. Что-то подсказало мне, что это выверенный материал — ведь агитаторы и есть те самые люди, которые за хорошую зарплату ведут разъяснительную работу.

Вот продавщица обалдела! Ты, говорит, первый, кто купил эту тетрадку.

Потом тетушка — у нее под носом была большая бородавка, а на ней — длинный седой волос, это я ясно запомнил — спросила, не хочу ли я купить еще и ЭСТОНСКИЙ БОЛЬШЕВИК? Я сказал — в другой раз непременно, а пока выбрал все-таки трубочку леденцов СПОРТ.

Купленное агитационное пособие я на всякий случай деду показывать не стал. Покажу еще, когда срок придет. Я был уверен, что, конечно, и он скоро начнет понимать все то хорошее, что несет с собой новый строй. В душе-то он человек справедливый. Плоть от плоти народа. И тоже умный.

Вероятно, мой самый большой авторитет, и правда, все понял бы довольно быстро, но еще быстрее его отправили на перевоспитание в Сибирь. Видно, надеялись, что у тех, кто туда попадет, глаза откроются скорее. Перевоспитался ли дедушка и как быстро, об этом я ничего не знаю — к сожалению, в Сибири он и умер.

Еще раз вернемся назад, в вишневый сад! Так вот, все, что произошло в нашем вишневом саду, увидала Лиза, очень красивая (на мой взгляд) и очень грудастая молодая женщина, которая, после того как ингерманландцев выгнали из России (не из Ленинградской ли области?), появилась в Эстонии и, в конце концов, обосновалась в девичьей комнате (рядом с ней была комната батраков) нашего дома. Колхозов тогда еще не было, но на тех, кто держал прислугу, уже посматривали косо, хотя у нас никаких служанок в комнатах никогда не держали — "девушка" всегда означало у нас работницу, ну, вроде батрака женского рода, что ли. Правильного слова я и не знаю.

Дедушка Лизу терпеть не мог — на селе говорили, что она cлаба на передок и спит сразу (я, конечно, не верил, что сразу, наверное, все же по очереди) и с волостным парторгом, и с еще каким-то милиционером из Рапла. Я был несколько озабочен тем обстоятельством, что обычно столь разумного деда, казалось, особенно сердило то, что спит она именно с парторгом и милиционером. Из этого можно было понять, что представителей государственной власти он вроде бы не жаловал. Почему так? Царскую власть дедушка удостаивал иной раз доброго слова, фотография Пятса была у него даже на рабочем столе. А под стропилами, к моему большому огорчению, был спрятан сине-черно-белый флаг. Если его там найдут, неприятностей не оберешься. По-моему, дедушке следовало забыть о бывших властях и о т к р ы т ь с я новым! Внуку не пристало критиковать деда, но куда мне было деваться. И тем не менее, я не переставал его уважать.

Но Лизу, как уже сказано, дедушка прямо-таки не терпел. Шлюха в доме, жаловался он бабушке. Раньше у нас жили вежливые, добродетельные и покладистые девушки — Мильде и Линда. И он заканчивал мысль — эти богобоязненные девушки, ходившие к причастию, через несколько лет могли бы и в самом деле научить мальчика (видимо, речь шла обо мне) чему-нибудь жизненно важному. Как стать мужчиной, что ли…