Энн Ветемаа - Лист Мёбиуса

— А я просто рокируюсь, — и доктор Моориц оказался вне досягаемости.

— Играете в шахматы? — спросил Якоб.

— Да, почти каждый вечер.

— Увлечение шахматами заслуживает уважения, — заметил Якоб. — Но… — И тут сюрреалист-фекалист-чудо-счетчик задумался. — Шахматисты, мой дорогой беспамятный друг, народ ужасно консервативный, — произнес он не без грусти. — Они презирают нововведения.

Беспамятный друг не пожелал с этим согласиться и счел своей обязанностью упомянуть, что каждый крупный турнир обогащает теорию шахмат. Стоит вспомнить хотя бы смелый ход пешкой экс-чемпиона мира Михаила Таля в достаточно хорошо известной защите Kapo-Кана: уже на четвертом ходу наш латышский сосед, игравший белыми, удивил противника ходом h2—h4, который комментаторы тут же сопроводили вопросительными и восклицательными знаками, и оказался в центре внимания…

Якоб прервал полет мысли собеседника с явным нетерпением:

— Все это вполне возможно, однако шахматисты отдаются своей древней игре с какой-то особенно атавистической страстью, которую, пожалуй, можно сравнить с ортодоксальностью владельцев дедушкиных автомобилей, готовых любой ценой прокатиться на дурацких моделях начала века. Неважно, что скорость ограничивается тридцатью километрами в час, неважно, что за сомнительное удовольствие приходится платить дорогой ценой — все свободное время лежать под машиной. Да, кардинальные нововведения серьезные шахматисты презирают всей душой!

Химик Пент поинтересовался, что же Якоб подразумевает под кардинальными нововведениями.

— Мы с вами размышляли над процессом эволюции и извечным круговоротом жизни. По-моему, круг — понятие весьма существенное, весьма философское. Это усвоили не только мыслители, но и художники: например, кубисты хотели свести пестрый и сумбурный мир к простым образам и формам, во всяком случае, они высоко ставили магический круг. Однако в шахматах вовсе отсутствует та существенная форма движения, что встречается как в развитии общества, так и на звездном небосклоне, куда, кстати, Иммануил Кант советовал нам время от времени обращать свой взор. Как же можно признать шахматы совершенной игрой?

Тут Пент обратил внимание Якоба на то, что шахматная доска априорно, благодаря своему, так сказать, квадратному складу, не пригодна для движения по кругу, в содержательности которого и впрямь нет смысла сомневаться. Якоб согласился, но заметил, что выход из затруднительного положения все-таки есть. Ведь квадрат можно считать предшественником круга, потому что идя по пути удвоения его сторон до бесконечности, то есть получая восьми-шестнадцатиугольник и так далее, — можно предельно близко подойти к кругу. Пожалуй, на первых порах разумно было бы внести в шахматную игру усовершенствование — позволить передвигаться по сторонам квадрата; эмбрионально такая возможность имеется у ферзя, ладьи, а также у слона, только по крайней мере ферзю следует предоставить право мчаться по квадрату без излишних задержек. Остановка, неизбежная остановка, оправдана только в том случае, когда ферзь что-то бьет на своем пути. А если путь свободен, пусть мчится, например, по маршруту al — а8—b8—hl — a1 или же dl — а4—d7—g4—dl. Последний явился бы суммой четырех ходов слона или увеселительной прогулкой по ромбу.

Химик смог мысленно проследить за вышеупомянутой траекторией лишь с известным напряжением. Он все-таки буркнул, что Якоб, как человек, наделенный необыкновенной фантазией и способностью к счету, мог бы тактично предположить, что у большинства простых смертных подобный дар отсутствует.

— Н-да, — усмехнулся Пент и признал, что выражение «увеселительная прогулка» неплохая находка. А вот, какой прок от подобных шараханий, он, право же, понять не в состоянии.

— Ведь бегуны на дистанцию четыреста метров после круга по стадиону достигают финиша, точно совпадающего со стартом. Разве не так? Однако они, невзирая на это, вовсе не расстраиваются… — Якоб лукаво улыбнулся. Затем признал, что лично он получил бы особое удовольствие, буде подобные траектории станут возможны на шахматной доске. Ему это просто необходимо, поскольку он считает себя человеком дела, даже весьма азартным человеком дела.

Пент опять вынужден был обратиться за разъяснениями.

— Как часто неожиданно для самого себя хватался я в пылу борьбы за ферзя, ладью или слона, собираясь разнести противника в пух и прах, но тут же находил, что намеченный ход был бы грубой ошибкой. А шахматисты, эти педанты, совершенно не по-джентльменски требуют хода именно той фигурой, до которой ты дотронулся. Поэтому я стал вежливо говорить: «Поправляю» прежде чем сделать ход ферзем, да и другими фигурами тоже. Но и такая вежливость с моей стороны ужасно злит серьезных шахматистов. А мое нововведение в крайнем случае позволило бы вернуться на первоначальное поле, абсолютно не нарушая правил.