Энн Ветемаа: Пришелец

— Я не виноват!

— Виновата война, — тихо подсказал церемониймейстер.

— Виновата война! — громко повторил молодой человек.

— Я только выполнял приказ, — прошептал суфлер.

— Я только выполнял приказ! — воскликнул наш герой. На что хор реагировал с остервенением.

— Наш приговор окончательный!

А вот эти слова молодой человек почему-то повторять не стал…

— Мы утопим тебя в колодце, как шелудивого пca!

— Проси милости, — шепнул церемониймейстер.

— Покорнейше прошу снисхождения!

— Никакого снисхождения! Никакого снисхождения!

— Прежде у нас было заведено так, — вполголоса разъяснял церемониймейстер, — Альварес пускался наутек, а его ловили, и игра проходила веселее. Но однажды какой-то сверх меры трусливый или безответственный подставной бросился бежать и скрылся. Возникла печальная и нелепая ситуация. Конечно, мы стареем, наши ряды редеют, теперь от нас легко удрать, но я надеюсь, — в его голосе прозвучала заискивающая нотка, — что вы на это не пойдете.

— Ты не прорвешься! — Из весьма жалкого и неплотного круга угрожающе взметнулись вверх палки и костыли. Конечно, инвалиды не смогли бы удержать молодого человека, если бы он вздумал задать стрекача.

— Топить его! Топить! Собаке собачья смерть!

— Может, ступите на мостки, — шепотом попросил информатор, — только осторожно — доски подгнили.

Молодой человек подошел к колодцу и бросил взгляд вниз: углубление едва ли достигало двух метров, да и воды на дне — кот наплакал.

— Настал час расплаты! Придет Великий Мститель и утопит тебя! — гудел хор.

Глава инвалидов подъехал на своей старой каталке поближе. Колесики болтались, подшипники скрипели, и у самого Великого Мстителя до белых пятен вытерлись забранные в кожу культи, подбитые рогожей с ватой. Тут и там из-под хромовой кожи выглядывали перепачканные клочья. Они весьма походили на плесень.

Кто-то протянул Великому Мстителю длинную ритуальную трость, и он толкнул молодого человека. Толкнул совсем легонько, но молодой человек, успевший убедиться, что перед ним и впрямь декорация, сам поспешно сиганул в колодец.

— Покричи хоть немножко! — шепнул ему вслед церемониймейстер.

Молодой человек стоял в яме, едва ли достигавшей двух метров глубины, разве лишь слегка намочив ноги. Что ему было делать? Кричать? Зачем? О чем?

Впрочем, это оказалось нетрудно: печальный вой сам собой, помимо воли молодого человека, вырвался откуда-то изнутри. Он выл протяжно и как-то странно. Скорее всего, его стенания напоминали грустный скулеж собак, которые, сидя на заднем крыльце в сочельник Рождества, задирали морды к небу и адресовали свою боль луне. Эта необычайная элегия была проникнута самой настоящей скорбью. Если бы нам выпало определить, кому она посвящена, можно было бы назвать как маленького ангела Жозефину, в которую палили злые дети, так и Себастьяна, Магдалину или Станционного Графа. Не исключено также, что самому Великому Моноцетти. А быть может, и тем, о ком еще предстоит сказать в нашей истории.

До молодого человека долетали комментарии:

— Хорошо воет! Здорово вопит!

Комментарии были одобрительные. Наверное, инвалиды полагали, каждый сам по себе, что причитают именно о его руке, ноге или глазе.

Очень долго вопил молодой человек.

Наконец в колодец опустили лестницу, и приветливо улыбающиеся люди помогли молодому человеку выбраться.

Как долго находился он в колодце, долго ли он кричал? Наш герой утратил представление о времени.

Во всяком случае уже брезжил рассвет — весенние ночи коротки. На траву легла роса. Прохладный свежий ветер доносил из города едкий запах дыма. Увечные воины молча сгрудились вокруг колодца, кое-кто погрузился в мечты, склонив голову набок.

Церемониймейстер — очень чистенький представительный инвалид, слегка попахивавший земляничным мылом, — порылся в портфеле и протянул молодому человеку помятую медаль. Она представляла права почетного члена их корпорации.

На почетной медали, точнее на медали за заслуги, конечно, поблескивало барельефное изображение Моноцетти. Молодой человек долго смотрел на великого вождя.

Да, уже рассветало.

Безногий ветеран на низенькой каталке сказал торжественно:

— Война — великое дело. Что бы с нами было без войны…

"Не будь войны, вы не лишились бы двухсот тринадцати ног…" — подумал молодой человек, но, разумеется, вслух ничего не сказал.

Он отвесил глубокий поклон и направился домой, куда дорогу отыскал легко и просто.