Константин Семёнов - Грозненские миражи

Утро двадцать пятого выдалось хмурым, из низких туч время от времени срывался редкий снег. Настроение приподнятым тоже назвать было нельзя, хотя ничего особенного до самого микрорайона Павел так и не почувствовал. Помнится, больше всего его заботило, будет ли сегодня на автостанции хоть один автобус, и сколько сдерут за проезд до Хасавюрта. На въезде в микрорайон на обочине стояли обугленные машины. Автомобилей было не очень много, да и выглядели они так, что сразу становилось понятно — стоят далеко не первый день. Но и тогда его ничего не стукнуло. Самое мерзкое — и это грызло потом мозг больше всего — он, вообще, до самого конца ничего не почувствовал. Никакого предчувствия, никакого озарения — ничего. Машина уже сворачивала на проспект Кирова, а ему зачем-то срочно потребовалось закурить. Полез за сумкой, потом долго ковырялся, доставая табак и не замечая, что в машине внезапно стало тихо. Наконец, достал трубку и мешочек с табаком и только тогда увидел застывшее лицо Руслана. Проследил за его взглядом, и мешочек с табаком медленно выскользнул из пальцев. Двух верхних этажей родительского дома практически не было.

Что было потом, вспоминалось урывками, словно из памяти аккуратно вырезали самые мерзкие куски. Помнил, как бежал по двору, и воздух, ставший вдруг твёрдым, как стекло, со звоном лопался и цеплял, царапал острыми зазубренными гранями. Помнил, как мчался по лестнице, не замечая стреляющую боль в ноге. Как остановился перед обвалившейся лестницей на седьмом этаже, как пытался подняться вверх по перекрученным прутьям торчащей в разные стороны арматуры, как отталкивал Руслана. Как раз за разом бил кулаком в обгорелую стену, пока руку не прошило острой болью, а на стене не появилось кровавое пятно. И только тогда бессильно опустился на бетон и поднял застывшие глаза вверх — туда, где за диким переплетением обгорелых обломков начинался восьмой этаж. Родители жили на девятом.

Дальше следовал провал. Кажется, подошёл кто-то из соседей и что-то долго и подробно рассказывал. Он запомнил одно: самолёты прилетели вчера вечером. Вчера вечером. Вчера!

«Вчера! — пытался объяснить он Руслану. — Вчера, Русик, понимаешь — вчера! Если бы я не ковырялся с твоей долбанной машиной и пошёл пешком…. Да пошли бы вы все!»

Как оказался дома он не помнил совсем. Память услужливо подсовывала только один короткий момент: как оттолкнул Руслана в прихожей, прохромал в большую комнату, вытащил из-за разобранного шифоньера ящик с водкой и прямо из горла выцедил полбутылки. И наступила спасительная темнота. За прошедшие дни темнота рассеивалась несколько раз, да и то не совсем. Вроде бы, ходил за водой, во всяком случае, вёдра в кухне стояли полные до краёв. И пару раз приходил Руслан.

За окном снова тяжело громыхнуло, следом равномерно застучал пулемёт.

Что-то сегодня слишком шумно. Павел ещё немного отодвинул портьеру, вгляделся в быстро сгущающийся мрак. Видно было плохо, но в стороне вокзала явно что-то происходило: стреляли, похоже, там.

Так какое же сегодня число? Чёрт, совсем голова не работает. Павел отошёл от окна, снова сел на диван, на ощупь пересчитал в ящике бутылки: пять штук. Значит, ещё пять он выпил. Ну и что это значит? Если по бутылке в день, то сегодня тридцатое, а если меньше — то тридцать первое. А то и вовсе новый год наступил. Впрочем, какая, к чёрту, разница? Хватит — пора уходить.

Павел вытащил початую бутылку, передумал, поставил её назад и пошёл на кухню выпить чаю. Там его ждал сюрприз — не было газа. «Сволочи!» — выругался Павел. На ощупь достал из холодильника кастрюлю с нутрией и вернулся в комнату. Холодное мясо мало напоминало фирменное Анино блюдо, но голодному желудку было всё равно. Стрельба усилилась, несколько раз взвизгнули гранатомёты. Павел закрыл кастрюлю, потянулся к табаку. И тут за окном грохнуло.

Это было, как кирпичом в лоб, на короткий мгновение мир исчез, а потом медленный звон в ушах, и в голове колотят тупые молоточки, и расплываются позади глаз разноцветные круги, и сам собой открывается в беззвучном крике рот. Не давая опомниться, рвануло снова, а затем пошло: торопливо, словно захлёбываясь, застучали автоматы, отрывисто заговорил пулемёт, и, перекрывая всё тяжелым басом, ударили танки. Звуки носились, обгоняя друг друга, отскакивали от стен и потолка, рвали уши, отзывались в голове тупыми всплесками. В комнату ворвались оранжево-белые вспышки, и она засверкала, будто за окном заработала гигантская электросварка. По спине побежал мерзкий холодок, желудок сжался, посылая в мозг панические импульсы: «Бежать! Спрятаться! Не шевелиться! А-а-а!»