Константин Семёнов: Воронка

Старенький монитор наконец-то перестал моргать, и комната озарилась ровным голубоватым светом. На «рабочем столе», подмигивая, начали устанавливаться многочисленные ярлычки. Они постепенно перекрывали заставку с видом моста через Сунжу, и Воронцов привычно поморщился: давно надо бы поудалять половину, только фотографию закрывают.

Через минуту ярлыки выползли все полностью, закрыв ползаставки. Нет, завтра же надо удалить ненужные. Завтра же! Воронцов активировал подключение, включил соединение с Интернетом. Сегодня сеть отозвалась на удивление быстро, правда, опять последовали какие-то предупреждения на английском. Что-то там про отправку файлов неизвестно куда — Воронцову лень было переводить. Да бог с ними, мало ли глюков бывает. Всё — исчезли! Теперь ежедневная непонятно кому нужная проверка. Сайт, ещё сайт, ещё. Воронцов Алексей, Алексей Воронцов, Воронцов Алексей Ильич. Везде в графе «читатели» светились наглые самодовольные нули.

… Везде… Давно…

Правильно. Откуда взяться читателям, если уже давно, очень давно нет новых рассказов? Нет, и не предвидится. А как всё начиналось! Каждые две недели — рассказ. Не покидающее ни на минуту чувство восторга, почти всемогущества. Прекрасные отклики. Куча читателей. Зашкаливающий рейтинг. Казалось, так будет всегда. Казалось ещё немного, чуть-чуть — и он сможет сказать нечто такое, что останется навечно, что хоть немного, но изменит мир.

Всё закончилось внезапно.

Как будто что-то большое, доброе пролетело мимо, слегка коснувшись крылом.

Воронцов подвинул поближе пепельницу, закурил, бессмысленно глядя на экран. Последний рассказ он написал шесть месяцев назад. Боже мой — целых полгода! И с тех пор всё — ни строчки. Почему? Что случилось? Ведь ничего же не изменилось. Ничего! Почему же с тех пор стоит включить компьютер и сразу становится ясно — ничего не выйдет. В голове пустота, мысли разбегаются, строчки не складываются. А самое главное — исчезли картинки. Раньше стоило только начать писать — и перед глазами вставали картинки. Он уже почти не видел ни текста, ни клавиатуры. Пальцы сами находили нужные клавиши, экран покрывался строчками, а Воронцов ничего этого не замечал. Текст оживал перед его глазами: он видел не буквы и слова — он видел картинки. Он видел миры, которые создавал, он был там, страдал, веселился, ненавидел, любил. Он жил там.

Воронцов затушил докуренную до фильтра сигарету, тут же достал другую. Через щель в шторах в комнату ворвался весёлый свет, подоконник загремел от очередной умершей сосульки: за окнами бушевала ранняя весна. Воронцов недовольно скривился, задёрнул поплотнее шторы.

Вот уже и весна раздражает. А полгода назад не раздражало ничего: ни погода, ни быт. Даже не болело ничего, в душе всё пело, и мир казался прекрасным. Куда всё делось?

Пальцы нервно забарабанили по «мышке», на клавиатуру упал пепел. Воронцов свернул «окна», зашёл в «Мои документы», открыл папку с надписью «Новое». В папке одиноко томился один-единственный файл. Этот рассказ он начал давно, потом отложил: от обилия замыслов тогда пухла голова. Теперь голова пуста, от сюжетов остались только миражи и один едва начатый текст. Воронцов возвращался к нему сотни раз, он уже помнил всё наизусть, но так и не добавил ни строчки. Ни слова.

Немного подумав, он всё же кликнул «иконку». Монитор моргнул, по экрану побежали написанные давным-давно строчки, привычно превращаясь в живую картину. И вот уже нет ни стола со слоем давней пыли, ни залитой чаем клавиатуры, ни старенького монитора. Нет ничего.

Перед глазами ночной город. Освещения нет, да оно и не нужно. Тёмное небо расцвечено пунктирами трассирующих очередей, горящие, как игрушки дома, освещают улицы лучше ламп, лучше любой рекламы. А когда где-нибудь вспухает очередной взрыв, становится совсем светло. Пылает и стонет проспект Орджоникидзе, в воздухе пахнет гарью и смертью. В районе вокзала ещё огрызается приговорённая Майкопская бригада, и скользят, скользят неслышными тенями маскхалаты дудаевских гвардейцев.

А в подвалах и квартирах с выбитыми стёклами притихли ошеломлённые грозненцы: мужчины и женщины, старики и дети. Русские и чеченцы. Живые и мёртвые. Те, кто не смог уехать из города, те, кому некуда было ехать, те, кто не сможет уехать теперь никогда.

Текст кончился, картинка исчезла. Воронцов откинулся на кресле, глядя на монитор невидящим взглядом. Сколько раз он возвращался к рассказу, сколько раз пытался продолжить — не сосчитать. Вот так же сидел перед экраном, пытаясь поймать обрывки мыслей пока не уставали глаза, пока не начинала болеть голова.