Константин Семёнов - Воронка

Алексей давно проглотил пирожное и забыл про остывающий кофе. Он, не отрываясь, смотрел на Машу, ловя её глаза. Кружились бумажные снежинки, танцевали гирлянды, нежность заволакивала Алексея как ласковое море, и перехватывало дыхание.

— Ты чего, Лёша? — осеклась Маша и глянула ему прямо в глаза.

Алексей молчал — его уже не было, он утонул в этой бездонной Вселенной.

— Лёша! Леша, ты где? — ласково спросила Маша. — Ау!

— Какая же ты красивая! — прошептал Алексей выныривая.

— Ага! Красавица писаная! — ухмыльнулась Маша и тут же опустила глаза. — Лёша, ты меня смущаешь.

Дверь магазина приветливо хлопнула за ними, выпуская на мороз новую партию запахов: «С Новым Годом! С новым счастьем! Заходите ещё». На улице зажглись фонари, медленно закружились хлопья мокрого снега. Машина рука вновь уютно устроилась у Алексея в кармане, говорить ни о чём не хотелось.

Они прошли банк, кафе, рядом с которым толстая женщина ещё продавала горячие пирожки. Сзади остался «Детский мир», как ни странно, там тоже ещё было немало покупателей.

А в сквере было пусто, аллейки уже покрылись снегом. Снег лежал на елях, помнящих Алексея с детства. Снег укрывал тонким слоем ступеньки, и они вновь казались юными. Снег лежал на голове, эполетах и носу Лермонтова, грустно и понимающе смотрящего на предпраздничный город.

Снег лежал всюду.

— Лёша, а ты знаешь, с тобой очень легко молчать, — сказала Маша, проводя пальцем по заснеженной ограде ступенек. — Спокойно и уютно.

— А я думал, это потому что от меня редко что умное услышишь.

— Болтун! — улыбнулась Маша. — Это тоже есть. А что у тебя в сумке?

— В какой сумке? — сделал большие глаза Алексей. — А, в сумке? И что же у нас в сумке? В сумке у нас шампанское.

— Полусладкое?

— Полусладкое!

— Что же ты молчишь? Вот партизан! Давай его выпьем! — Маша вытащила руку, подбежала к скамейке у фонтана и стала сметать снег. — Надо обязательно выпить и загадать желание.

Алексей подошёл, стал помогать сметать снег. Снег был липким, сметаться не желал, оставлял на скамейке маленькие лужи и льдинки.

— Да ну её к чёрту, — засмеялась Машка, — что мы старенькие? Давай стоя. Как алкаши!

— Желание дамы закон! — усмехнулся Алексей, открывая бутылку. — Держи стаканы, алкашка.

— Только ты со стрельбой открывай, чтоб пробка в небо полетела, — потребовала Маша.

Алексей открутил проволоку и, изображая страшный испуг, стал вытаскивать пробку. Машка нетерпеливо повизгивала, держа в каждой руке по бумажному стаканчику. Бутылка тихонько хлопнула, выплеснув лёгкий дымок. Пробка осталась у Алексея в руках.

— Холодная, зараза! Надо было потрясти, — Алексей с досады запульнул пробку в пустой фонтан.

— Да ладно, не расстраивайся! Я пошутила. Вообще-то я боюсь, когда стреляет, — Машка передала второй стаканчик Алексею. — За что будем пить?

— За Промокашку? — спросил Алексей. — Шучу, шучу! Давай за этот год — за 1974-й. Это был замечательный год, это был лучший год в моей жизни — ведь я познакомился с тобой. За лучший год!

— За лучший год! — повторила Маша.

Шампанское обожгло холодными пузырьками горло. В голове немного зашумело. Алексей наклонился и тихонько поцеловал Машу в губы. В голове зашумело сильней. Он обнял Машу свободной рукой — удивительно, какая она оказывалась тоненькая, если обнять. Машины руки легли ему на плечи, и он замер и даже престал дышать, погружаясь щекой в гладкую прохладу её кожи, в томительное беспамятство.

Сверкали праздничные гирлянды над мостом и проспектом Ленина, бегущая реклама на гостинице «Чайка» поздравляла всех с Новым годом, и тихо напевала невидимая за гранитной оградой Сунжа:

— Маша, Ма-ша, — прошептал Алексей, — ты что решила?

Маша вздохнула, потёрлась щекой и взглянула на него из-под опущенных век. Мгновенно мир закружился, зашатался, сворачиваясь в точку. Алексей наклонился, и касание губ распороло тьму ослепительной молнией.

— Боже! — прерывисто прошептала Маша. — Как первый раз, на балкончике .

Прижалась к Алексею, чмокнула его в подбородок, отстранилась: