Джоди Пиколт - Чужое сердце

Я зарылась лицом в ладони.

– Я была полной дурой. Руфус меня уволит.

– За что? За то, что тебе хватило смелости сказать то, о чем все думали молча? Сложнее всего в мире поверить, что человек может измениться. Всегда проще притворяться, что все нормально, чем признать, что ты ошибался.

Она протянула мне ароматную миску, от которой тянулась струйка пара. Пахло розмарином, перцем, сельдереем.

– Я сварила тебе суп. Сама.

– Ты сама сварила мне суп?!

Мама закатила глаза.

– Ну ладно. Я купила суп, который кто-то сварил сам.

Я слабо улыбнулась, и она коснулась моей щеки.

– Мэгги, – сказала она, – поешь.

Уже вечером, когда мама вымыла посуду и убрала в кухне, я уснула на диване в гостиной. Под боком у меня свернулся калачиком Оливер. Мне снилось, что я иду ночью в своих любимых туфлях на высоких каблуках, но они мне жмут. Я опускаю взгляд – и вижу, что под ногами у меня не трава, а битое стекло, похожее на растрескавшийся пустынный ландшафт. Каблуки постоянно застревают в этих трещинах, и наконец мне приходится остановиться, чтобы спасти свою обувь.

Высвободив туфлю, я случайно вырвала кусочек земли – и внизу забрезжил свет. Чистая, жидкая лава. Я отколола каблуком еще один кусок – и вверх потянулись все новые и новые лучи. Я выковыривала дыры, и оттуда лился свет. Я танцевала – и весь мир засверкал. Так ярко, что мне пришлось зажмуриться; так ярко, что на глаза навернулись слезы.

Слушай, сказала я Клэр в ночь перед трансплантацией, как это происходит.

Сначала тебя отвезут в операционную и вколют анестезию.

«Хочу винограда», – сказала она. Виноград она любила гораздо больше, чем жвачку, хотя сгодился бы и имбирный эль.

Тебя приготовят, накроют простыней. Грудную клетку откроют с помощью специальной пилы.

«А больно не будет?»

Конечно, нет, сказала я. Ты же будешь крепко спать.

Я знала все этапы процедуры не хуже любого пациента. Я долго и тщательно ее изучала.

«А что дальше?»

Потом тебе зашьют аорту, полую верхнюю вену и полую нижнюю вену. Поставят катетеры. Потом тебя подключат к аппарату «искусственное сердце и легкие».

«А это что такое?»

Это такая машина, которая будет делать все за тебя. Она будет выкачивать венозную кровь из обеих полых вен и возвращать артериальную через канюлю в аорту.

«Клевое слово – канюля. Мне нравится, как оно звучит».

Я умышленно пропустила фазу удаления сердца: сперва разрежут полые вены, затем – аорту.

«Продолжай».

Его сердце (сама знаешь чье) омоют в кардиоплегическом растворе.

«Так можно было бы назвать средство для мытья машин».

Ну, будем надеяться, это все же другое средство. Там полно нутриентов и кислорода, и он не дает сердцу биться, пока оно не отогреется.

«А что потом?»

Потом новое сердце переселяется в свой новый дом, сказала я и постучала ее по груди. Сначала сошьют левые пазухи, потом верхнюю полую вену, потом – нижнюю, потом – легочную артерию, а потом уже – аорту. Когда все связи установлены, с аорты снимут зажим и теплая кровь потечет по сосудам и…

«Подожди, дай я угадаю! Сердце начнет биться».

И вот несколько часов спустя Клэр улыбалась мне с больничных носилок. Мне как маме несовершеннолетней позволили проводить ее на операцию и подождать, пока подействует наркоз. Я села на табурет посреди блестящих инструментов и ослепительных огней и попыталась по добрым глазам узнать знакомое лицо хирурга над маской.

– Мама, – сказала Клэр, беря меня за руку.

– Я здесь, детка.

– Я не ненавижу тебя.

– Я знаю, детка.

Анестезиолог надел ей маску.

– А теперь давай посчитаем, солнышко. В обратном порядке, начиная с десяти.

– Десять, – сказала Клэр, глядя мне в глаза, – девять, восемь.

Веки ее отяжелели.

– Семь, – пробормотала она, но уже неразборчиво.

– Если хотите, поцелуйте ее, – предложила медсестра.

Я потерлась бумажной повязкой о нежный выступ ее скулы.

– Возвращайся ко мне, – прошептала я.

Через три дня после смерти Шэя – и через два после похорон – я вернулся на тюремное кладбище. На скученных могильных камнях виднелись лишь номера. Могила Шэя была еще голой – клочок сырого грунта. И тем не менее только к ней кто-то пришел. На земле сидела, поджав ноги, Грейс Борн.

Я помахал ей, и она привстала.

– Отче, как я рада вас видеть!

– И я вас, – улыбнулся я.

– Отличную вы отслужили службу. – Она опустила взгляд. – Вам, наверное, показалось, что я вас не слушаю, но я на самом деле слушала.