Луис Бегли - О Шмидте

Было ли нечто низкое в этих словах? Шмидт почувствовал неловкость и досаду.

У вас странная любовь к правде. Вы знаете, что недолюбливаете Джона, и не хотите и самую капельку притвориться, намекнуть, что в глубине души он вам нравится, хотя сидите и разговариваете с его матерью, которой, очевидно, именно это хочется услышать. Но при этом вам надо, чтобы Шарлотта изображала добрую любящую дочь! Ладно, какой второй пункт проблемы?

Давление. Шмидти как идол, вселяющий ужас. Эта посылка равно безосновательна. Может быть, мы с моими однокашниками, когда были в возрасте Джона, боялись Декстера Кинга. Во всяком случае, у меня не хватало духу звать его по имени, пока не миновал год или больше с того дня, как я стал партнером, хотя он бог знает сколько раз заявлял, что это нормально. И до самой его смерти я не мог сесть в его кабинете без приглашения. Ну а сегодня! Даже ребятишки, которые разбирают почту — и те, бывает, в глаза зовут меня Шмидти. И слышали бы вы, как они это произносят! А я, кстати, никогда не притворялся, будто это мне нравится! А как Джон и другие молодые партнеры спорят с Джеком Дефоррестом и теми стариками-долгожителями, что еще остались в фирме! Я не хочу сказать, что спорить со старшими партнерами по правовым вопросам или о том, как вести себя с клиентом, нельзя, напротив, именно этого от тебя и ждут с первого дня. Но эти оспаривают мнения старших о том, как правильно и справедливо должны быть устроены отношения внутри фирмы, и хотят задавать тон, не имея на то никаких оснований, кроме того, что молоды и все скоро достанется им! Ну с этим-то у меня не было трудностей. Если люди соблюдают обычные правила вежливости, оно полезнее, чтобы молодые спорили со старшими, а не поголовно подчинялись, как в приготовительной школе.

Думаю, вы немного не о том. Джон и другие молодые юристы, которые работали с вами, побаивались вас не оттого, что вы такой заслуженный, а оттого, что они думали, будто не могут быть настолько же правы, как вы, а вы давали им понять, что тоже так считаете. Образ отца, который всегда прав и за которым всегда последнее слово, — ведь это страшно. К тому же большинство из них, включая Джона, чувствовали, что не оправдывают ваших ожиданий. Как будто вы сначала видели в них своих преемников, но слишком скоро разочаровывались.

Что ж, я ушел, и теперь у них одной заботой меньше. Но знаете, раз уж вы обсуждали все эти вещи с Джоном — кстати, вам не кажется странным, что Шарлотта никогда не заговаривала о них со мной? — то вы должны знать, что моя собственная практика перестала расти, и я уже утратил былую ценность для фирмы. Еще один довод против теории давления.

Джон никогда так не считал.

Давно не слыхал таких хороших новостей. Если бы еще это было правдой. Но правда или нет, вы подняли мне настроение, так что я, пожалуй, лучше пойду, пока вы не сказали еще что-нибудь и не испортили мне его.

Наоборот, вы должны остаться. Мы обязательно должны идти друг другу навстречу.

«Идти навстречу» не входило у Шмидта в число приятных занятий или любимых выражений. Эти слова ассоциировались у него с аффирмативными действиями, [18] Аффирмативные действия — благоприятствование социальным категориям, ранее ущемленным в правах, оказание им приоритета. которых Шмидт не одобрял, и с оправданиями, которые предлагались, когда нанимали юристов, не отвечавших уровню «Вуда и Кинга». Поднявшись, он начал прощальную, как он думал, фразу.

Рената, сказал он, вы хотите достичь слишком многого за один раз. Конечно, я не собираюсь быть злой феей или еще каким-то вредителем на свадьбе своей единственной дочери или на любом семейном торжестве, да и вообще никогда не собираюсь! Неужели мое сегодняшнее поведение дает вам малейший повод думать иначе? Считаю, не дает. С другой стороны, Шарлотта и Джон тоже не должны вести себя со мной как парочка избалованных детишек. Я одинокий человек, и недавно я пережил ужасную потерю — вы не можете оценить ее глубину, потому что не знали Мэри, — и эти двое должны относиться ко мне деликатно, ничего большего мне не нужно. Но они не хотят. Я не буду приводить вам примеры, это ни к чему. Они должны лишь чуть-чуть, по минимуму, приспосабливаться ко мне. Я знаю, что я тоже не подарок, хоть и стараюсь вести себя прилично. То, что я иногда бываю желчным, ни для кого из них не новость, так же как и то, что я лаю, да не кусаюсь.

Ну же, Шмидти, сядьте рядом со мной на кушетку. Тут хватит места.

Как он мог не послушаться? Новая перегруппировка ног Ренаты, подавшейся к тому месту, где ему надлежало сесть, и ухмылка от уха до уха удержали Шмидта. Едва он сел, она взяла его за руку — не для того, чтобы пожать, но, очевидно, потому что ей хотелось подержаться с ним за руки. Помолчав секунду, она спросила: А какой на самом деле была ваша жизнь с Мэри?