Магда Сабо - Бал-маскарад

– В такое время вдвойне тяжело, что у нее нет матери, – проговорил фотограф.

– Я сказала же, дайте ей мать, – прошептала тетя Ева, и шепот этот прозвучал словно свист хлыста.

Скрипнула дверь, Кристи услышала запах кофе и почувствовала, что взрослые с облегчением повернулись к бабушке.

– Чашечку кофе…

– Не стоило беспокоиться… Очень поздно уже…

Звякнули ложечки. «Теперь все, кроме бабушки, играют комедию», – думала Кристи. Она сама играет больную, а папа с тетей Евой улыбаются, кивают, всем видом показывают, что все хорошо, хотя сердца их чуть не разрываются. Вот сейчас надо бы подняться в постели и высказать им всю правду.

Невозможно.

Эндре Борош стал вызывать по телефону такси, тетя Ева попрощалась. Прощалась тихонько, чтобы не беспокоить больную. Бабушка предложила зятю проводить учительницу до дому. Тетя Ева запротестовала, папа не промолвил ни слова. Тетю Еву провожала в прихожую бабушка, папа, произнеся несколько слов благодарности, снова подсел к Кристи. Дверь захлопнулась, немного погодя стало слышно, как тронулось такси. Дул ветер, в комнате становилось прохладнее.

Хитрость не удалась.

Взрослые улеглись. Бабушка сразу же, папа попозже.

Кристи наблюдала за папой, видела, как он ходил туда-сюда, пошел в ванную, отвернул кран, почистил зубы, пополоскал горло, снова вошел. Звякнул стакан, должно быть, он принял что-нибудь, наверное снотворное. Бабушка заснула не сразу и, уже лежа в кровати, тихонько продолжала говорить о том, как она рада, что девочка стала спокойнее и что, возможно, теперь уже нет причин для тревоги.

– Хорошо, мама, – сказал фотограф, – спокойной ночи!

Свет погас.

Вскоре бабушка начала похрапывать равномерно, тихонько, как обычно, темно стало и в другой комнате, у Эндре Бороша, но Кристи чувствовала, что он не спит. Было что-то нехорошее в этой ночи, что-то неспокойное, тревожное, враждебное.

Скрипнула дверь, и вошел папа. Его совсем не было видно в темноте. Очевидно, он надел войлочные туфли, потому что шагов не было слышно; он словно тень проскользнул к кровати. Бабушка мирно спала: когда она заснет, ее и пушками не разбудишь.

– Спишь, Кристи?

Кристи выдохнула:

– Нет.

Она подвинулась, чтобы он мог сесть с нею рядом. Папа осторожно присел, кровать тихонько скрипнула под ним. Кристи нащупала его руку и, найдя, положила ее на свое лицо. Это было очень приятно, руки у Эндре Бороша всегда такие душистые и прохладные от частого мытья.

– Я хочу попросить тебя о чем-то, – сказал Эндре Борош.

Кристи молчала. Она чувствовала, что ничего хорошего у нее не попросят, что она не будет рада выполнить эту просьбу.

– Если с тобой случится что-нибудь… что бы с тобой ни случилось, прошу тебя, не зови к нам тетю Еву и меня не посылай к ней.

У Кристины даже горло перехватило от волнения.

– Я очень рад, что ты любишь ее, но не принуждай ее приходить к нам. Тетя Ева красивая молодая женщина, у нее свои заботы и планы, не годится обрушивать на нее еще и наши. И потом, если она любит тебя, это вовсе не значит, что и мы ей симпатичны. Со мной, например, она не очень охотно бывает вместе. Я стесняю тетю Еву. Ты ставишь ее в неприятное положение, заставляя встречаться со мной. Прошу тебя, не делай этого.

– Понимаю, – с пересохшим ртом проговорила Кристина. И добавила: – Прости меня, папа!

Фотограф поцеловал ее и вышел, а Кристи с головой накрылась одеялом, словно кто-то мог увидеть ее ночью, в этой темноте. Сейчас она и вправду почувствовала себя больной.

Ей так хотелось все исправить, а вышло что-то скверное, ужасное. Голос у папы был усталый, чужой и такой надломленный, словно у старика. Если папа хочет этого, то план ее не только не улучшил, а даже ухудшил положение.

Но в чем ее ошибка?

– Маска, ты никогда не слышала, как тетя Ева ведет урок?

А я слышала. Она учит своих воспитанников думать, учит, что, если ты в чем-то ошибся, надо отыскать корень ошибки. Кристи мяла и вертела ухо Таде и раздумывала до тех пор, пока не нашла разгадку. А когда нашла, то ей стало так стыдно, что она еще и маленькой подушечкой лицо покрыла, одеяла было уже недостаточно.

«Я словно подшутила над ними, – думала Кристи. – Врала, притворялась, напугала бабушку, оторвала от работы тетю Еву, встревожила папу. Как могла я думать, что из этого может выйти что-нибудь хорошее? Ведь они же не дети, они взрослые, папа столько выстрадал, и тетя Ева уже не девочка! Да как же я могла думать, будто она такая слабая, что стоит ей еще раз увидеть папу и сопротивление ее будет сломлено? Тетя Ева сильная. Тетю Еву можно убедить в чем-нибудь только разумным путем.