Магда Сабо - Бал-маскарад

А Луиза думала: завтра она вызовет Юли Месарош и будет заниматься с нею отдельно до тех пор, пока та и впрямь не добьется успеха. С завтрашнего дня она велит девочке являться к ней каждый вечер. Не может быть, чтобы это не дало результатов! Эти люди верят в нее… Она и сама поразилась захлестнувшей ее радости… И вдруг стало легко на душе. Как здесь приятно, тепло, как красивы эти разноцветные фонарики! Впервые, с тех пор, как присела, она откинулась на спинку кресла и удобно скрестила ноги. А может, люди совсем другие, не такие, какими она их представляет? Может, вокруг нее живут люди иного рода, чем те, с которыми она встречалась раньше? И не только ее коллеги – не только Мими, Чатари, Медери, директриса, – но и другие люди тоже? Возможно, что люди разумнее, чем она считала, и умеют за действием увидеть намерение, или даже еще больше – умеют увидеть то, что скрывается за намерениями и подчас еще неосознанно?

Она выпила кофе быстрыми торопливыми глотками и раскраснелась. Чатари, танцевавшая неподалеку от нее, удивилась: Луиза Кевари сидит с подносом на коленях, пьет кофе, а ее глаза, вечно подозрительные, холодные глаза с красивым разрезом, сияют каким-то никогда не виданным радостным светом.

«Не вижу их, – думал Эндре Борош. – Ни той, ни другой не вижу; а ведь Ева сказала, что они будут здесь обе, да и Кристи, по словам мамы, вот уже час как ушла из дому. Только почему она не сказала, как оделась девочка?… Мама такая романтичная с тех пор, как стала невестой. Собственно, мне и так неплохо, только вот жарко и Дока трещит без умолку, не дает на бал посмотреть. Не понимаю, зачем мне нужно было явиться сюда, почему это было так важно. Гм, а почему эта рыженькая девочка пришла такая растрепанная, в помятом кринолине? Евы, как видно, еще нет, иначе она подошла бы ко мне. Рано пришел.

Приходи же скорей, Ева, приводи с собой мою дочь, мы будем веселиться втроем. Ты и в кондитерской, едва перестав плакать, сразу стала смеяться, а я все смотрел на тебя, потому что лицо у тебя было еще влажное от слез и темные ресницы были совсем мокрые, но глаза уже улыбались и ты сказала: «А все-таки это было забавно. Как будто в пьесе…»

– А все-таки это было забавно. Как будто в пьесе, верно? Не сердитесь, что я таким способом решила познакомиться с вами, а не начала с того, кто я, но, позвонив вам, я так остро почувствовала вашу враждебность, что сочла неразумным представиться сразу. Теща ваша тоже не очень радовалась, когда я вызвала ее, и только заявила назидательно, что нельзя требовать от детей того, к чему у них нет склонности, но никаких объяснений не дала, а сама я не могла понять, в чем дело. Я не хочу этим сказать, что я не виновата в происшедшем. Конечно, я ошиблась. Но я исправлю свою ошибку.

Эндре Борош молча смотрел на нее. Учительница Медери попросила французское пирожное с кремом и ела с наслаждением, словно ребенок.

– Конечно, Кристи тоже виновата. Вы, наверное, согласитесь с этим. Нельзя же без всяких объяснений выбегать из класса и нельзя на какое-то приказание или просьбу отвечать просто-напросто «нет». Она должна была сказать, что хочет поговорить со мной об этом с глазу на глаз, и тогда ничего этого не произошло бы, я не стала бы настаивать, и класс не оказался бы свидетелем сцены, которой в школе не должно быть места. Мы обе виноваты, но Кристи виновата меньше. Я попрошу у нее прощения.

Попросит прощения?

Он все смотрел на нее. Пирожное с кремом исчезло, девушка поднесла к губам бумажную салфетку, но потом все же не стала вытирать ею рот, а сложила и спрятала в сумочку. А крем с губ аккуратно слизала. Она была очень славная.

– Одна девочка собирает салфетки, – пояснила она, затем, уже другим голосом, добавила: – Просить прощения вообще не позор. Или вы считаете, что извиниться можно только перед взрослым? Через несколько недель она, конечно, сделает этот доклад о мире. Вот увидите, какой хороший доклад сделает Кристина! Очень плохо вы ее воспитали. Просто удивляюсь, как при подобном воспитании она выросла такой умной и милой девочкой. Видно, хороший был материал, если даже взрослые не могли его испортить.

«Неожиданный поворот – теперь я окажусь виноватым», – весело подумал фотограф.

Синие глаза сверкнули из-под темных ресниц.

– Не знаю, какой вы фотограф, но отец вы не из лучших. А между тем вам бы полагалось быть ей за двух родителей сразу. Ну, теперь уж я вам помогу. Но только и вы помогайте мне! Потому что ребенка можно воспитывать лишь заодно. Если вы будете обдавать ее холодом, а я – теплом, она простудится. Она еще очень слабенькая. Не забудьте же!