Хельмут Крауссер - Сытый мир

— В августе ты уже будешь у мамы с папой.

— Ни за что! Я никогда не вернусь туда!

— Что, так плохи дела?

— Можешь мне поверить.

Прогулочным шагом мы двигаемся вдоль набережной в сторону Музея Германии. Я не был там лет пятнадцать. Показываю ей на это большое, серое здание.

— Пойдём туда? Там есть на что посмотреть. Все достижения человечества. Доисторические, раннеисторические и просто исторические. И там наверняка есть кафетерий.

— О’кей. А тебя как зовут?

— Хаген.

— Серьёзно?

Цены за вход в этот музей за прошедшие пятнадцать лет сильно выросли. Неужто достижения человечества так сильно умножились за это время? В реальности я их что-то особо не заметил.

Моим самым ярким воспоминанием был здесь искусственный рудник, ради него мы спустились в подвальный этаж. Я смотрю на девушку с её робкими грудками и невоинственным личиком. На лбу у неё ещё нет следов никаких погребений. Шея несколько коротковата, на ней три родинки. Руки составлены из десяти тонкостей. Вся она — юная тайна. Слишком юная для меня. Я совсем не хочу раскрывать эту тайну, не хочу оказаться лицом к лицу с неуклюжей разгадкой. Хотя она мне нравится, да. Но в это состояние входит не так чтоб много. Она новая, и она здесь — вот и всё, и больше ничего. Вполне достаточно.

Она еще такая… ни к чему не привыкшая. Походка у неё неуверенная, а там, где её брюки расползлись — на коленках, — вид совсем младенческий. Она некрасивая. Вполне хорошенькая, да. Я не знаю, почему на площади Свободы я тогда сказал ей, что она красивая. Может быть, неделю назад она и была красивая. Однако чем дольше я на неё смотрю, тем красивее она становится. В моём положении это совершенно нормально. Это я понимаю. На эту удочку я не попадусь. Я не хочу по-падатъ-ся. Я спортивный репортёр, я наверху, в кабинке из стекла. Только вот футбольное поле так пустынно! А если я всё-таки упаду? Я не планировал на ближайшие годы ничего серьёзного и безотлагательного.

Внизу, в руднике из пластика, проложены рельсы и стоят вагонетки для руды, на грубых стенах тлеют красноватые отсветы, а штольня в некоторых местах вынуждает пригибаться.

Жалкое нагромождение пластика. У Юдит маленькая, круглая попка. Очень притягательная. Прямо-таки жалко использовать её для стула. Какой-нибудь эстет присобачил бы ей искусственный выход для каловых масс. Вишенка, а не попка.

— А здесь холодно!

— Нарочно так задумано, — говорю я. — Чтобы там, наверху, жизнь показалась раем.

— А теперь я хочу есть!

— Кафетерий тоже наверху.

— Тогда идём.

Я сыто поглядываю по сторонам. Она ест пирог. Мы пьём кофе.

На нас обращают внимание. За соседним столиком канючат дети, требуют добавки. Каждому есть чем заняться.

— Сколько тебе лет? — спрашивает она.

— Сто пятьдесят.

— Боже мой, а я бы дала тебе от силы сорок!

— Это оттого, что я стал меньше курить. Пирог вкусный?

— Суховатый.

Я пошёл разузнать, когда состоится лекция в планетарии, — помню, как она меня впечатлила в детстве, в ту пору, когда я был одержим звёздами.

Время ещё есть, мы успеваем.

— Сегодня ночью мне приснился страшный сон, — говорит она, прожевав очередной кусочек. — Хочешь, расскажу?

— Пока не знаю. Начни — посмотрим!

Она вытирает со рта крошки.

— Мне снилось, что у меня на руках была такая милая зелёная зверушка, а за нами обоими охотилось злобное чёрное Нечто. Зелёная зверушка защищала меня, а я защищала зелёную зверушку. Мы убегали и всё-таки попали в окружение — и тут я проснулась. С одной стороны, я была рада, что мне удалось ускользнуть из лап злобного чёрного Нечта, а с другой стороны, мне хотелось снова заснуть и участвовать в происходящем дальше, потому что не могла же я бросить в беде мою милую зелёную зверушку! Но заснуть мне больше так и не удалось, потому что ты околачивался рядом…

У меня на глаза навернулись слёзы. Честное слово.

— Зверушке наверняка удалось прорваться, — говорю я, чтобы утешить её. — Зелёные зверушки — они живучие.

— Надеюсь. Она была такая забавная. А чёрное Нечто — такое отвратительное и ужасное…

Фу-у… Тяжко в столь раннее утро сталкиваться с такими битвами — начинаешь переживать.

Я предлагаю отправиться в отдел старинных фильмов. Она соглашается и даже не делает попытки слинять после оплаченного завтрака.

И правильно: было бы подло со стороны судьбы подложить мне с раннего утра такую свинью.

Мы смотрим в самый первый, ещё деревянный праксиноскоп. Эльф-балерина в белом платьице скачет на лошади через барьеры. Хоп! И хоп! Бесконечный художественный фильм. Движущиеся картинки, приводимые в действие моторчиком. Вот так, значит, начинался закат словесности. Тс-с…