Хельмут Крауссер - Сытый мир

Итальянец с корзиной лавирует между рядами, кричит:

— Макароны, престо-престо, кто желает макароны?

Нет больше никакой надежды.

Я извратил завет мира и объявил себя извлекающим из этого выгоду.

Юдит лежит на траве, согнув колени. Какой-то жучок прыгает ей на голову. Пивные кружки с их золотыми глазами и пеной у рта, в них есть что — то примирительное. Пена так же благословенна, как шум океана или Божьи облака на небе. На детской площадке стоит большой деревянный слон, по его хоботу дети скатываются, как с горки. Получая от этого удовольствие. Слон молча терпит. Нет больше никакой надежды.

— Если быть честной, я рада, что встретила тебя…

Я отвечаю, что меня это тоже радует.

— Да, — продолжает она. — Отвратительное чувство, когда ты одна в чужом городе. А тебе я всё-таки доверяю, сама не знаю почему.

Ах, это звучит мило. Какая прелесть.

— Девочка, не задуривай себе голову, не обольщайся. Я только и мечтаю о том, как бы тебя опылить.

— Я знаю, знаю, не такая уж я дура!

— То есть это знак согласия?

— Нет.

Мы наполняем себя золотой жидкостью и, потея, смотрим на облака. Я провожу сеанс моего ежедневного поклонения земле. После чего я представляю себе фруктовую мякоть Юдит. Она расспрашивает меня. Вслушивается в меня. Ей так многое интересно! Это свидетельствует о её низкой готовности к риску. Начинаются переговоры. Я притворяюсь слабо заинтересованным, уклоняюсь, делаю усталый вид, пью, мечтаю. Здесь у теней особенный запах. Пыль дорог оседает, как нежное платьице. Духи нимф — они умерли, когда строился этот город. Я снова ступаю на игровое поле. Сидеть в стеклянной кабинке слишком скучно. Рвать клочья из шкуры Вселенной и заглатывать их непрожёванными. Взгляни на оленей и на людей, а среди людей — на смеющихся, на угрюмых нелюдимов и на мелких рыночных торговцев. Поди разберись, кто тут рогат, а кто осенён царственными рогами? Разве это одно и то же?

Блуждание языка и заблуждение мысли увлекательно и захватывает меня. Есть лабиринты блужданий, и есть дебри непроходимые, в которых заблудишься — не выйдешь. Дающие имена знали, что делали.

Так проходит вторая половина дня. Юдит даёт денег на новую порцию пива. А я щедро угощаю её правдивыми и придуманными историями. Про некоторые я уже и сам не знаю, к какой рубрике их отнести.

Мы идём в сторону Доннерсбергского моста, покупаем ясареные колбаски с картошкой-фри и приходим на Терезиен-визе, — я пред почитаю видеть этот луг, когда он свободен от палаток и киосков. В Доме искусства висит одна картина, на которой Терезиен-визе изображён действительно как луг, с чистым горизонтом, видно лишь несколько крестьянских хижин. Картина была написана в 1840 году. Это великолепно. Сегодня Терезиен — визе относится к ядру города, и я бы с наслаждением расщелкнул это ядро со страшным треском. Война и дворцам, и хижинам.

Короткая передышка в прохладной церкви Святого Павла. Органист играет Хиндемита. На эту музыку определённо не наловишь много душ. Ведь это орган главным образом производит и умножает верующих. Но я против этого привит, у меня иммунитет. Обнимаю свою девушку и срываю с её губ поцелуй. Она слегка навеселе.

Тут органист впадает в раж. Трубящие дудочки и поющие свирели, увесистые басы. Шел бы он ко всем чертям! Раскосы фахверка вибрируют. Корабль церкви раскачивается. Звон пинг-понгает. Юдит оробела. Я опробываю более крепкое объятие. Она уворачивается, выскальзывает змейкой. Хорошо, хорошо. Я ведь так и знал. Терпение. Выжидание. Выдудание. Гром победы, раздавайся, посильнее, клещ, впивайся!

Если так голоден, как я, то лучше есть медленно, терпеливо и умело пробираясь к десерту. Один чёрт шепчет: не зажимай свободу выражения члена. Другой советует: маскируйся и обманывай, бэби. Третий: лучше болт в руке, чем гайка в небе! И множество чертей советуют мне немедленно приступить к онанированию. Юдит напряжённо глядит на меня. Я оставляю эту затею. Всё-таки это было бы чересчур откровенно. Надо блюсти осторожность.

Её порхающие губы расслабляются, на них появляется улыбка. А потом она просовывает свой язык мне в рот. Совсем ненадолго. Вкус у него как в пятнадцать лет. Он чуть не убивает меня. У меня выпадают все седые волосы. Внезапные шаги, оттуда, со стороны придела. Кто это? Это кто. Вполне возможно, что Ирод. Нет, это всего лишь толстый пастор с геморроидальной походкой. Ирод определённо не может так выглядеть. Я мог бы пойти к булям в участок и описать им голос Ирода. Густой и низкий, похожий на мой собственный, только немного старше. Может быть, они мне за это выплатят десять марок из той суммы, которая причитается за его голову.