Дмитрий Тростников - Знаменитость

Это выглядело как сбывающийся ночной кошмар. Весь день в моем подсознании сидело — лишь бы не нарваться! И вот за считанные минуты до отъезда, в таком месте, где я вообще не должен был оказаться, Бес выходил из машины. Медленно разворачиваясь в нашу сторону.

Бандит оценил, как его подручные скрутили несчастного спекулянта и ведут на разборку. И перевел взгляд в нашу сторону. Еще секунду он осознавал — что видит. Потому что для него увидеть меня на расстоянии какой-то сотни метров тоже стало полной неожиданностью. Но я не стал дожидаться, когда он все поймет.

— Бежим! — я схватил Старкову за руку и потащил что есть силы.

Нам удалось немного оторваться, потому что в первый момент подручные Беса держали провинившегося фарцовщика, а сам бандит не поспевал в длиннющем кожаном плаще. Но оглянувшись, я увидел, как, бросившись в погоню, они быстро наверстывают упущенное.

Мы тоже бежали что есть мочи к третьему рамочному пути, расталкивая скопившихся на платформе людей. Прямо перед нами стояла электричка с табличкой «Гатчина», и я с каждым шагом молился, чтобы только двери не закрылись перед нашим носом.

Я на ходу успел рвануть за ручку тележку носильщика, попавшуюся навстречу. Тележка перегородила платформу, люди недовольно заголосили. Но Бес перемахнул через тележку, прыгая прямо по багажу.

Он уже настигал нас, когда у самых дверей электрички Маша выронила только что купленную пластинку Высоцкого. Черный виниловый диск вылетел из конверта и по траектории дуги покатился по платформе. Разогнавшийся Бес не смог увернуться, наступил на него и заскользил ногой, не в силах удержать равновесие. По инерции он пролетел мимо дверей электрички, в которые мы успели заскочить, упал на колено, тут же поднялся. Но именно этой секундной заминки хватило, чтобы нас спасти.

Поезд тронулся. Двери захлопнулись перед самым носом Беса. Он даже ударил кулаком в стекло — но не разбил, а только ушиб костяшки пальцев. Тогда он попытался разбить стекло иначе — ударив в него согнутым локтем в кожаном рукаве. Если бы поезд остановился — он разбил бы стекло и достал нас. Но электричка уже набирала скорость, и его последний удар прошел вскользь.

А я, наблюдая бессильную ярость своего врага, ощутил, наверное, что-то вроде торжества. Я снова вытащил из кармана украденный в Одессе нож и показал в окно. Держал нож двумя пальцами за колечко в рукоятке и покачивал, демонстрируя Бесу, отстающему от нас на ленинградском перроне.

— Зачем тебе это? Зачем ты его дразнил?! — спросила Старкова, в ужасе глядя на мои манипуляции с ножом.

Если бы я знал, действительно — зачем? Мне нечего было ответить.

— Какой ты безрассудный мальчишка! — простонала Старкова.

Мы ввалились в вагон, плюхнулись на желтые деревянные сиденья и еще какое-то время просто старались отдышаться. В поздней электричке до Гатчины пассажиров сидело немного. В нашем, последнем вагоне человек десять или двенадцать расположились парами на сиденьях. К зиме поток дачников в пригородных электричках иссякает, и нет необходимости тесниться.

— Может, лучше выйти на следующей станции? — спросила Старкова. — Он за нами не погонится?

На глазах ее были слезы. Все-таки Маша сильно испугалась. Но в трудный момент не подавала виду. А сейчас, когда опасность осталась позади, страх навалился на нее всей своей мощью. Старкова тихо смахнула пару слезинок. Руки ее дрожали.

— Это было бы уже слишком. Он же не батька Махно, а обычный уголовник, и сейчас не гражданская война. Ну какие у простого бандита могут быть средства, чтобы догнать электропоезд, который уже далеко ушел? — привел я доводы, не очень убедившие меня самого. — К тому же нам надо в Гатчину успеть как можно быстрее. Там Алеша и Витька, и они еще толком не понимают опасности. А значит, нет времени на пересадки, — и это был главный аргумент.

Маша крепче прижалась к моему плечу. Еще какое-то время я чувствовал ее дрожь. Мы расслабились только минут через сорок. Когда электричка проехала полпути и успела отсчитать добрый десяток остановок. А мы успели согреться. Старкова даже задремала, положив голову мне на плечо. А у меня первое чувство избавления от опасности понемногу прошло и уступило место беспокойству.

Снова все рушилось. Еще вчера у меня имелось твердое убеждение, что Зяблик закончит свой магнитофон и все у нас наконец-то получится. Я уже прикидывал самый минимум инструментов для будущей записи акустического альбома. Стоило мне начать рассуждать вслух, как Витька завопил, что у него в соседнем доме знакомый — отличный аккордеонист. Правда, пьющий. Его звали Жорка-инвалид. И, будучи в ударе, этот Жорка-аккордеонист играл виртуозно.