Дмитрий Тростников - Знаменитость

— А как же голос? — просил я.

— Операция на голосовых связках бесследно не проходит. Но ради спасения жизни чем-то всегда приходится жертвовать, — назидательно констатировал студент.

Опешившие, мы вернулись с балкона. Каждый, как мог, изображал при Алеше уверенность и оптимизм. Лев хлопнул его по плечу, сообщил, что все ерунда, и завтра он принесет на обед такую рыбку, что Алеша только пальчики оближет, а пока постельный режим и полоскания. Я тоже что-то промямлил, чтобы он не беспокоился насчет записи, сделаем, как только он поправится.

Короче, после обрушившейся на него дружеской ласки и участия Алеша сразу заподозрил недоброе и молча переводил взгляд жалобных глаз с одного из нас на другого.

Я тоже не мог прийти в себя от внезапности несчастья. Так, что едва не пропустил мимо ушей, как уже в коридоре молодой медик сообщил своему дяде, что именно такого сложного случая ему не хватало для темы по-настоящему классного диплома. Поэтому он немедленно бросит все силы на лечение Алеши, и все будет хорошо.

И что-то мне не понравилось в этом явно ответственном и знающем парне. Не сразу, но я все-таки понял, что пугал звучавший в его голосе энтузиазм. Студента распирало от плохо сдерживаемой радости, что так вовремя подвернулся тяжелый случай.

Весь день Алеша лежал, глядя в потолок. Он даже не прикоснулся к ароматному куриному бульону, принесенному душевной соседкой Розой Марковной. Прослышав о том, что новый постоялец заболел, старушка заявилась к нам знакомиться, неся перед собой миску диетического бульона. А потом, присев на стул возле кровати Алеши, вкрадчиво спрашивала:

— Или вы хотите мясо из борща?.. Попробуйте, у меня осталось прекрасное мясо со вчерашнего борща! Ой, как я люблю мясо из борща!

Но Алеша только бессловесно мотал головой. И Роза Марковна ретировалась, твердо уверенная, что новый сосед серьезно болен и «как бы не пришлось его хоронить».

Только ближе к вечеру Алеша вдруг поднялся, подошел ко мне и, с трудом выговаривая слова, кое-как произнес:

— Сережа… Со мной — все?

Я тоже лежал без сна. Но не ожидал такого вопроса. И не сообразил сразу выложить правду — что я не верю в дурацкие страшные диагнозы, которые с таким энтузиазмом ставит ему молодой племянник Рудика. Что парнишка чересчур увлекается. И что Алешина болезнь — банальная простуда, которую оболтус Алеша сам себе «привез». И это по-любому не то, что стояло у него перед глазами на примере безголосой Маши Старковой. Может быть, такие аргументы, сказанные вовремя, успокоили бы певца.

Я, конечно, начал убеждать, что все будет хорошо. Но какими-то не теми словами. А другие слова пролетали мимо. Постояв немного надо мной, Алеша силился сказать что-то еще, но у него не получилось, и певец просто бухнулся обратно в кровать.

А за ночь Алеше стало только хуже. Горло отекло сильнее. Он уже не только совсем не мог говорить. Но даже начинал задыхаться, стоило какое-то время полежать на спине.

На следующий день медик-отличник Вадим Малыночка снова вертел Алешу перед светом, залезая к нему в глотку разными своими никелированными штуковинами.

— Положение серьезное. Медлить больше нельзя, — с озабоченным видом изрек наш молодой доктор. — Никаких симптомов простуды. Зато явно снижается общий тонус организма. Наши шансы на успех тают с каждым днем. Надо решаться на операцию.

От слова «операция» я вздрогнул, а Алеша закаменел. Он немо смотрел на колышущиеся тюлевые занавеси балкона глазами, полными слез.

— Вот, я принес журнал, чтобы все видели, что я предлагаю, — продолжал с азартом излагать Вадим. Он действительно извлек из саквояжа какой-то журнал на иностранном языке, открыл его на странице, выделенной закладкой. Я даже не стал смотреть туда.

— Этой зимой в Берлине, в медицинской академии ГДР, под руководством профессора, не важно, как его зовут, была произведена операция по удалению опухоли на правой голосовой связке. Пациент поправился и выписан из клиники в конце февраля… Что еще раз подтверждает преимущества социалистического строя. Поскольку на западе такая операция стоила бы не менее 100 тысяч марок и по карману только пациентам из богатейшей верхушки правящих классов…

— И кто проведет такую операцию? Мы же не можем выписать из Берлина профессора, не важно, как его зовут? — подал голос Лев Рудик.

— Я проведу! — воскликнул племянник. — Здесь дано подробное клиническое описание. Сделать такую операцию ненамного сложнее, чем удалить миндалины!