Евгений Даниленко - Танчик

Я с восхищением взглянул на Таю, лицо которой было озарено мечтательной улыбкой.

— Ну, что уставился?.. Нравлюсь?

Я лишь глубоко вздохнул. Девушка засмеялась и, подняв руку, брызнула водой с пальцев мне в глаза. На мгновенье я ослеп, затем, в отблесках резких солнечных вспышек, передо мной прорезалась выходящая из реки богиня с облепленным мокрыми волосами лицом…

— Танчик! Эге-ге-гей!..

Я вздрогнул, услыхав свое имя, и, вытолкнув перед собой медленно текущие воды, вышел вслед за Таей на берег.

В фонтанчиках брызг, красавица улепетывает от меня по мелководью. Утробно порыкивая, трушу за ней. «Все желания Таи, — думаю я, — конечно, исполнятся. Шины у тачки будут проколоты — ближайшим фонарным столбом. Вася Север ярко вспыхнет и попытается вырваться из пламени, применив двухударный кроль, — возможно, он будет первым, кому это удастся»…

Шорох слева. Краем глаза замечаю шевеление у подножия деревьев. Остановившись, вглядываюсь в заросли, но не видно ничего, кроме извивающихся сонных ветвей, сквозь которые летит пух…

— Танчик!

Оборачиваюсь.

Помахав рукой, Тая скрывается в прибрежных зарослях на том конце пляжа. Спешу за ней по следам, которые, слизываемые водой, т а ю т; и вот протоптанная в траве тропинка, ныряющая в кусты. Зацепившись бретелькой за ветку, над нею реет насквозь просвеченный солнцем бюстгальтер.

Змеящаяся тропа выводит меня из хлещущих наотмашь тальниковых: зарослей к камышам, на фоне которых плывет сорванная, по-видимому, ветром паутинка — она оседает на желтые камышовые стебли, соскальзывает с них, превращаясь в кружева трусиков… Я знаю, как это называется — стриптиз. О нем столько толковали заряжающий и радист…

С колотящимся сердцем вхожу в камыши. Шелестя, расступаются передо мной сухие похрустывающие былинки.

— Сюда, — вплетается в шелест девичий шепот. — Смелей…

Но, может быть, это шум ветра? Остановившись, прислушиваюсь. Тотчас в тишине у меня за спиной тревожно вскрикивает чайка. Потрескивают, выпрямляясь, камыши. Небо безмятежно и чисто. Напряженно вглядываюсь в окружающие джунгли и наконец начинаю различать зыбкий, проступающий сквозь завесу золотистых стеблей, силуэт. Он кажется таким неземным и бесплотным… Но девичий смех, отнесенный ветром и потому прозвучавший приглушенно, развеивает мои сомнения. Спешу вперед, и вот уже почти явственно видно Таино тело, розовеющее сквозь волнующиеся тростники…

Я выхожу из камышей. Предвечернее зарево стоит у края покрытой желтыми цветочками зеленой поляны, из середины которой гремит гром. Пронзенный ослепительной молнией, прыгаю вперед, растаптываю длинную, извивающуюся, словно змея, пушку, не щадя облепивших ее муравьев-солдат… А окрестность сотрясается от непрерывного грохота. Из ближнего леса, песчаных бугров, штабелей торфа, стогов сена, камышей вырываются молнии, жаля меня; тучи песка поднимаются в воздух и сумерками опускаются на землю…

Под покровом этих сумерек кто-то могучий, подкравшись сверху, одну за другой швыряет в меня три украшенные длинными хвостами кометы — кувыркаясь, качусь по земле, срывая дерн, ломая деревья…

Когда огненный шквал наконец стихает, я смахиваю на банку тушенки, которую голодный открывал с помощью топора. С лязгом перевернувшись с головы на ноги, застываю на месте, покрытый грязью, клочьями дерна. За спиной у меня продолжают шлепать о берег речные волны. Передо мной все так же, как минуту назад, реет бюстгальтер — невозможный и призрачный здесь, в царстве голимой смерти.

Пыль, оседающая с небес, трансформируется в очертания вертолета. Он висит в воздухе, из стороны в сторону поводя длинным хвостом, я вижу даже скрючившихся внутри него двух в белых шлемофонах. Вертолет зорко всматривается в меня, конечно, готовый при малейшем моем движении пустить в ход все свое подсобное хозяйство… Но я не шевелюсь.

И тогда он начинает понемногу приближаться, не в силах, видать, совладать с охватившим его любопытством.

Вот изумленно округляются его глаза, увидевшие мои пробоины. От возбуждения вертолет даже слегка подпрыгивает в воздухе и поворачивается ко мне боком. Стальная дверца кабины приоткрывается, из-за нее высовывается носик одного из пилотов… Наверное, ему не терпится убедиться, что тот, кого он так удачно проатаковал, — уже не более чем падаль.

Мощная пружина громко щелкает, разлапистый стальной якорек, прочертив траекторию полета тросом лебедки, приваренной к моей груди, пригвождает любопытного к потолку кабины. Затем буднично зажужжала лебедка, накручивая обратно трос, и болтающаяся на конце его добыча клюнула носом — видать, якорь засел крепко…