Евгений Даниленко - Танчик

Центр словно вымершего населенного пункта остался позади. Заглядывая в окна с теснящимися на подоконниках цветами в глиняных горшках, протянувшими руки вперед куклами, стопками книг, электролампами, грязными бутылками, кипами выгоревших газет и журналов, подушками, швейными машинками, портретами усатого человека в маршальском кителе, котами, банками, аквариумами, я катился вдоль голой каменной улочки. Вдруг сзади послышался шум. Я на ходу обернулся… Ворота, запиравшие обнесенные высокими деревянными заборами дворы, которые я только что миновал, распахнулись настежь одновременно с обеих сторон улицы. Что за чудеса?..

Остановившись, смотрю вперед. Там из подворотен уже выползали, торопливо выстраиваясь на моем пути, зеленые великаны…

— Сдавайтесь, — загремело вдруг так, что в окнах ближайших домов задребезжали стекла, — вы окружены!!!

Над выросшим передо мной бронированным забором, разрисованным алыми розами, замечаю раструб известного армейского болтуна — полевого громкоговорителя.

— Выходите… — неслось из него не без ноток истерии. — С поднятыми руками, по одному!!! В случае добровольной сдачи…

Заминка. И на всю улочку раздается шелестение бумаги — обладатель громового голоса сверял свои задушевные вопли с заранее подготовленным текстом…

— Добровольной сдачи… Э-э… Вам… гарантируется… жизнь!!!

Воцарилась тишина. Откуда-то из соседнего двора с испуганным хлопаньем крыльев взвилась в небо голубиная стайка, унеслась прочь.

Десятки блестящих глаз внимательно рассматривали меня сквозь щелки в бронированном заборе. Неужто те, кто притаился за ним, ожидали, что вот, сию минуту, распахнутся заклиненные крышки люков выкрашенного в цвет «коррида» красавца, и из них, во всем своем великолепии, явится убитый экипаж?

— Сдавайтесь, — тем временем завелась пластинка по новой…

И Виктор, сидящий по пояс в воде (натекла через пробоину во время моего заплыва), заряжающий и радист, в поисках местечка посуше сгруппировавшиеся на ворохе стреляных гильз, и даже Товарищ Майор, висящий вниз головою, еще раз вынуждены были прослушать туфту насчет гарантированной жизни. Лукавый голос обещал то, чего на самом деле никто уже не мог выполнить. Поэтому на лицах моих мертвяков читалось скорее ироническое выражение…

Итак, мир, притаившийся за стальным забором, вновь ожидал от меня небывалых чудес! Мир был неисправим.

Делать нечего, я повернулся и, на словах «выходите с поднятыми», вошел в стену оказавшегося напротив дома — изуродованного десятками ремонтов инвалида с отвисшей челюстью балкона, поддерживаемой худосочными столбиками. Шагая по валяющимся под ногами детским игрушкам, разбрасывая чреватые одеждой и посудой шкафы, отодвигая в сторону кровати, на которых, воздев руки, сидели старухи с безумными лицами, опрокидывая телеящики, набитые накрашенными, тараторящими без умолку мужчинами и женщинами, бронеколоннами, барражирующими над городом вертолетами, я прошил домишко насквозь… Накрытый мрачною тенью огород выплеснулся мне под ноги. За ним поднималась стена из красного кирпича, имеющая такой вид, точно возле нее кого-то расстреливали.

Сквозь эту стену я выбрался на параллельную улицу отряхнулся и, не в силах совладать с экстазом движения, врезался в стеклянную витрину, сорвав закрывавший ее изнутри багровый бархат…

Зал, залитый огнями, — передо мной. Судя по всему, меня здесь не ждали. Вот вам человеческая беспечность. В то время как на соседней улице ловят Того, Кто Порвал Серебряную Паутину, здесь, в отгороженном плотными шторами закутке мира, среда бела дня пылают хрустальные люстры, играет на эстраде оркестр, и некто в белом смокинге и черных клёшах кружится между столиков с моею беглой невестой, резко отталкивая ее от себя и с силой заключая в объятия…

Во все глаза я глядел, дрожа, на танцовщицу; с той поры, как мы виделись в последний раз, крошка постарела года на три и успела стать брюнеткой. Наши взгляды встречаются…

Оркестрик, поперхнувшись, смолкает. Первым срывается с места расклешенный танцор. С удивительным проворством вскарабкивается он на потолок и, шатаясь как пьяный, уносится прочь между раскачивающихся люстр…

Красотка, пятясь от меня, натыкается то на стул, то на стол, то на одного из этих визжащих и бестолково мечущихся по залу двуногих. Хрустя по усыпавшим пол осколкам витрины, я на цыпочках семеню к ней. Тем временем в тылу у девушки вырастает украшенная уродливой мозаикой стена, снабженная вдобавок лаковой маленькой дверью. Вдруг танцовщица поворачивается — взмах красного подола, несколько шагов ловких стройных ног, — и лаковая дверца, послав мне в глаза слепящий блик, захлопывается за беглянкой…