Ева Хорнунг - Дог-бой

Он опустил руки. Голод и холод гнали и толкали его вниз по лестнице, но на миг он забыл и о том, что замерз, и о том, что хочет есть. В конце осени случаются такие погожие дни — белое небо высокое, сухо и очень холодно. Снег, который падал две ночи назад, растаял, но, судя по тому, как холодно, наверное, скоро пойдет снова. Ромочке стало весело. Скоро его накормят и согреют! Взрослым без труда удается отыскать еду и тепло, даже если у них нет денег.

Снаружи дом казался неестественно тихим. Дом старый, почти во всех окнах выбиты стекла, рамы перекошены. Занавесок почти нигде нет, но в темных прямоугольниках не горит свет, никто не двигается.

Никаких признаков жизни. Видно только, что жильцы в спешке покидали свои квартиры. Весь первый этаж завален мусором и обломками. У двери вмятины от тяжестей, которые выволакивали на улицу. И повсюду следы тележек, комья пыли, какие-то тряпки и осколки, по которым прошлись десятки ног.

Ромочка постоял у подъезда, наблюдая за прохожими. Он знал почти всех в лицо, но не по имени. Все живут рядом. Соседи шли туда-сюда. Многие куда-то уходили, а потом возвращались. Но никого из своего дома Ромочка не увидел. Может, надо подойти к кому-нибудь и сказать, что он остался совсем один? Взрослые не станут его ругать — его ровесники еще не гуляют на улице в одиночку! Ромочка выискивал в толпе прохожих знакомые лица, которых можно было не бояться. Может, подойти к бритому гитаристу, который живет через три дома? Или к толстухе из углового? У нее трое больших противных детей, но сегодня их с ней нет. А может, лучше к старушке в красивом кружевном платке, которая тащит две битком набитые авоськи? Из одной торчит батон… И все же Ромочка побоялся с ней заговаривать. Потом он перестал присматриваться к прохожим. Мало ли что… В ушах зазвучал мамин голос:

— Не разговаривай с чужими людьми!

Ромочка стоял на ступеньке, поджимая в сапожках пальцы ног. Никто не обращал на него внимания. Он покачался на пятках. Ведерко ударило его о ногу. Ромочка на время поставил его рядом с собой и похлопал ладошками в варежках. Потом он сложил руки вместе. Взрослые в такой позе молятся, но Ромочке было всего четыре года, и он никак не мог ни на что решиться. Вот он и замер на месте, чтобы подумать.

Улица почти опустела. Тускло поблескивали подмерзшие лужи — все в мелких складочках, как глаза у снулой рыбы. Мимо пронеслась машина: в это время дня пробок не было. Вот машина скрылась за утром, и все стихло. Ромочка страшно замерз и решил, что надо куда-нибудь двигаться. И все же он тянул время. Он был уже большой и знал, что по дороге носятся машины, а по тротуарам ходят чужие взрослые и большие дети. Малышам (а сейчас он казался себе совсем маленьким) на улице не место.

Вот проехало еще несколько машин. На противоположной стороне улицы показалась большая желтая собака. Она куда-то трусила, не спеша. Вдруг Ромочка вспомнил: собаки теплые. У соседки Шиллер жил мохнатый пес по кличке Гейне. Ромочка часто гладил его. Он вдруг живо представил себе густой, теплый мех на брюхе Гейне — правда, изо рта у пса пахло плохо. Ромочка подхватил свое ведерко, пролез в дыру в ограде и шагнул на тротуар. Громыхая ведерком, он пошел туда же, куда шла собака. Мама запрещала ему выходить из квартиры, отходить от взрослых и выходить на улицу — даже если его посылал дядя. А еще она говорила:

— Не подходи к уличным собакам. Они грязные, ты заразишься и умрешь.

Никто не гнался за Ромочкой и не ругал его за проступок. Внутри стало как-то пусто. Он закоченел от холода и хотел есть. И даже выйди сейчас из-за угла дядя, Ромочка бы ему обрадовался. И пусть дядя отшлепает его и утащит на новую квартиру — Ромочка поплачет, конечно, но ему сразу полегчает.

Проехала машина. Ромочка перебежал дорогу и оказался на той же стороне, что и собака. Теперь он дрожал от волнения — он нарушил все правила и запреты! Один перешел дорогу и один идет неизвестно куда. Собака остановилась в нескольких шагах впереди него; она внимательно обнюхала угол дома. Ромочка заметил ее отвисшее брюхо с двумя рядами сосков. Собака обернулась и внимательно посмотрела на него, а потом побежала дальше. Она трусила довольно быстро и уверенно. Бледно-золотистая шерсть была особенно густой на загривке. Ромочка украдкой огляделся. Все кругом такое серое и мрачное — кроме той собаки. Значит, лучше собаки ему ничего не найти. Так всегда говорила мама — и о квартире, и о дяде, и о телевизоре, в котором дрожало изображение. Так мама говорила и о самом Ромочке в те вечера, когда не работала.