Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

— Ты чего разулыбался? — спросила жепа.

— А чего ж не веселиться, когда дом полон музыкантов и песен, Руженка, пусть-ка они, когда отоспятся, сыграют только для нас двоих! Слышь, только для нас двоих, уж годы, почитай, мы с тобой не отплясывали.

Он подошел к жене, обнял за плечи, ущипнул за щеку.

— Ишь надумал, старый дурень! — оборвала она его, но улыбку с лица стереть не сумела. — Лучше бы инструмент проверил, косы отбил — сенокос на носу.

— Работа не убежит, а трава и подавно! — улыбнулся он жене, — Вот музыки на свете мало!

Она лишь на миг прижалась к нему, улыбнулась, а потом выскользнула из рук и убежала. Но ее догнал и перегнал мужнин веселый, гортанный смех.

Пилька Дудачова никак не могла дождаться, пока ее дочь Мария проснется и выйдет из каморки. Громыхала в сенях ведрами, кряхтела, громко кашляла, шлепала ногами по полу, но Мария не высовывалась.

— Что ты тут расшумелась? — накинулся на Пильку муж, Яно Дудач. — Оставь девку в покое, пускай выспится! Небось воскресенье!

— А ты не лезь, куда не след! — обрезала Пилька мужа. — Знай свое дело, а в наше не суйся! Коль девка умеет по ночам невесть с кем колобродить, — повысила она голос, чтоб разносилось подальше, — так пускай и вовремя вставать научится!

— Как это невесть с кем? — подивился Дудач. — Ведь она с Само Пихандой ходит.

— Ну и что? Тоже мне важная птица!

— Самко-то? Да ведь он парень хоть куда. Ремесло в руках, на каменщика выучился, в работе толк знает…

— Ай-я-яй! Вот уж чем удивил! — оборвала Пилька мужа. — А про то не соображаешь, что их в семье трое и жалкий клок поля придется на троих делить? А?!

— Да ты разума решилась! Начисто ей-ей! — изумился Дудач. — Ну, а двух старших дочерей ты как выдавала? По четверо, по пятеро детей в доме, и то так не блажила. Тебе что, захотелось, чтобы к твоей младшенькой помещик из Пешта подкатил?

— То прошло и быльем поросло! Теперь найдутся и единственные дети, вдовцы и то сватаются, да одинокие!

— Пошла ты со своими вдовцами! — гаркнул Дудач на жену. — Девка пусть лучше век не выходит, а за этого твоего мозгляка заразного не отдам! Не было борделя, в который он бы в солдатах не заглянул. Жена у него сама себя порешила, а теперь чтоб дочь моя за ним приглядывала? Чего ради? Из-за жалкого клочка поля? Слепая курица, вот ты кто! Никогда, ясно тебе? Никогда!

— Ну ладно, ладно! — унимала Пилька мужа. — Нечего поносить ни землю, ни меня… Не заслужила небось, — шмыгнула она носом, утерла слезу. — Хочешь для родного дитяти как получше, вертишь и так и сяк, а ты вон что…

— То-то же, поменьше бы вертела!

Скрипнули двери каморки, и выскочила из них развеселая Мария. Остановилась в кухне между родителями.

— Опять ругаетесь? — улыбнулась им. — А день-то какой нынче хороший!

— Хвали день по вечеру, — одернула ее мать.

Дудач, скручивая цигарку, вдруг зашелся в кашле. Дернул ногой, шумно двинул стол, но тут же водворил его на место.

— Вы на меня сердитесь, мама? — прижалась Мария к матери.

— Да — ну! — Мать отстранила ее.

— Что вам опять не по душе?

— Так вот знай, — не сдержалась Пилька, — скажу тебе, что меня мучит. Таскаешься с Само Пихандой, перед людьми с ним крутишься, а он ни-ни! Что ж не женится, коль в открытую срамит тебя? А?! Пойду-ка я к нему да спрошу, что он себе думает…

— Нет, мама, нет! — Мария схватила мать за руку — та уж было идти наладилась. Дудач за столом удивленно поглядел на жену и так сильно затянулся цигаркой, что на конце ее докрасна разгорелся табачный уголек. Он вышел из-за стола и остановился в дверях, опершись рукой о притолоку. Жена испуганно покосилась на него.

— А вот и пойду! — сказала Пилька упрямо.

— Нет, мама!

— Иду!

— Мы уж сговорились! — вырвалось у дочери.

— Сговорились? — опешила Пилька. — Так, значит, сговорились, — пробормотала она и опустилась на стул.

У Яна Дудача пробежала по лицу улыбка. Он вышел в сени, напился воды. Сел на высокий порог сеней, весело потягивая цигарку.

— Да, сговорились! — повторила дочь. — И о свадьбе тоже.

— Когда же играть ее собираетесь?

— После осени, самое позднее — в начале декабря, когда Самко со стройки воротится…

— А хорошо ли ты подумала? — опять слезливо хлюпнула Пилька. — Не жалеть бы после…

— Не заводись опять! — зашумел из сеней Дудач.

— А ты помалкивай! — бойко отбрила его Пилька.

— Подумала, мама! — сказала Мария.

И слезы затуманили ей глаза.

Женщины молча переглянулись и кинулись друг к другу в объятия… Плакали, всхлипывали и нет-нет да и переговаривались.