Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

А потом от всего сердца, от всей души поплачут, повопят, повоют в голос, попричитают, поскулят мечтательно — даже волосы, случалось, рвут на себе в приливе отчаяния, сердце мировой скорбью терзают, душу тоской по родине иссушают. И вот однажды, когда пришел конец их терпению, решили они воротиться. Потихоньку, так, чтоб никто ничего не заметил и не проведал, погрузились они в обшарпанный парусник. Посреди ночи вышли в открытое море. И были уже далеко от берега, когда докатился до них жалостливый вой и плач: это жители Целебеса, узнав поутру горькую правду, голосили и взывали к ним. Но беглецы не вернулись; обогнули Индию, Мадагаскар, Африку, через Гибралтарский пролив вошли в Средиземное море, а через Босфор и Дарданеллы — в море Черное. И тут уж запахло родимым домом. Чутким носом парусника нащупали они устье Дуная, пустились вверх по голубой и благостной воде и через Измаил, Брэилу, Белград, Нови Сад, Могач, Будапешт, Остригон подплыли к Комарно, где свернули в Ваг. Через Серед, Пештяны, Жилину, Ружомберок, Микулаш и Градок подошли у Кралёвой Леготы к устью Гибицы, взяли по ней вверх и пришвартовались в Гибе на площади. Перепуганные соотечественники бросились в окрестные горы, но спустя час-другой начали стекаться и приветствовать возвращенцев. Великую радость обмыли у Герша…

— Ага, у Герша! — пробормотал Мартин Пиханда и явно опамятовался. Заморгал утомленными глазами, как следует протер их, отодвинул от себя книги и карты и тут вдруг осознал, что уже завечерело. Пошел в кухню к женщинам. Сыновей уже давно след простыл. Ружена вертелась вокруг Кристины, заплетала ей длинные косы и нашептывала в ушко бабьи советы. Мартин с изумлением оглядел дочь и порадовался — до чего хороша! Словно колесник выточил ее из грушевого дерева.

— Ты еще дома, Кристина? — обратился он к дочери.

— Девчата придут за мной! — защебетала она улыбчиво.

Едва выговорила, а уж в сенях слышны шаловливые девичьи голоса. Двери распахнулись, и разряженные девушки ворвались в помещение. Смеялись, вскрикивали наперебой, прыгали круг Ружены и Кристины, пока наконец, потеряв терпение, не втянули подружку в свое кольцо. Словно подхватили и унесли. Мартин посмотрел на жену — с гребнем в руке она выглядывала в окно, провожая девушек улыбкой и ласковым взглядом.

Мартин Пиханда перекинул через плечо почти ненадеванный пиджак. Набил трубку, раскурил ее, взглянул на часы и протянул руку к дверям. Не успел еще и ручки коснуться, как его окрикнул голос жены:

— Куда наладился?!

Он вздрогнул, улыбнулся.

— Да разве что поглядеть, с кем дети мои хороводятся!

— Будто не знаешь!

— Ей-ей, не знаю! А ты, что ли, знаешь?

— Фу! — пренебрежительно фыркнула она. — Это все бабьи хлопоты!

Мартин вопросительно поглядел на жену, но та, отвернувшись, снова уставилась на дорогу. Он вышел. Остановился на придомье [8] Площадка перед домом. и, оживленно попыхивая трубочкой, с явным удовольствием стал наблюдать, как молодые люди снуют по дорожкам промеж домов и вдоль улицы. Все торопились к постоялому двору Герша. Это внешне скрытое, а в общем-то нетрудно угадываемое пробуждение плоти, предчувствие будущих объятий, поцелуев и любовных утех наполняли Мартина Пиханду довольством и радостью. От его острого взора не ускользнуло даже то, как тишком, словно бы невзначай, просто по чистой случайности, прокрадывались вслед за молодыми их матери, бабушки, а иной раз и отцы. Кто кого прокружит в танце? Кто кого крепко прижмет в хороводе? Кто кому признается в любви? И Мартин Пиханда зашагал в ту сторону, где танцы уже были в самом разгаре. У постоялого двора маячили кучки робких парней и девушек. В окна заглядывали несколько подростков, за ними топтались любопытные матери, бабушки и чьи-то нетерпеливые отцы. Все делали вид, будто оказались здесь по воле случая, будто их вовсе не занимает то, что происходит внутри постоялого двора, в хороводе, на лавочках, за столами или у стойки. Мартин Пиханда, не чинясь, решительно вошел внутрь. Оглядевшись, признал, что не один он такой смелый. Кроме молодежи, вертелось здесь и немало женатых, замужних. Мартин Пиханда двинулся поближе к стойке, сел за стол и заказал поллитровку палияки. Старый Герш хлопотал один.

— Видите, пан Пиханда, как я для вас расстарался, — в недоумении качал головой корчмарь, но при этом и плутовато улыбался, — вот опять перелил, — продолжал он, указывая пальцем, докуда полагалось быть налитой палинке.