Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

— А мне что-то это не по нутру! — насупился мельник.

— Что так? — живо спросил его учитель.

— Я больше доверяю земле, чем машинам… Машин побаиваюсь. Мельница и та пугает меня, — рассмеялся Само. — Да, но как быть с мальчиком? Я и с братом толковал, он обещался помочь. Часовщик Крапс в Ружомберке возьмет его в ученье…

— А кто будет хозяйствовать на земле? — спросил учитель Матула. — Кто после вас примет мельницу?

— Может, Карол? — задумался Пиханда. — Или младший, Марек, если будет жив и здоров… Да ведь и земли у меня с гулькин нос, и мельницу не арендовать мне вечно.

— Каролу грех посвящать себя земле, — подскочил учитель. — Он должен стать художником! У мальчика талант, он уже сейчас рисует лучше меня… Его надо отдать учиться… Если понадобится, и я помогу, но он непременно должен учиться… — Учитель воодушевился, Пиханда во все глаза смотрел на него. — Живопись, это была моя мечта! А я стал, друг мой, заурядным учителем! Учителишкой! Официальным служакой, навозным жуком! Я и отдаленно не занимаюсь тем, о чем мечтал… Но где было взять денег на Пешт, на Вену или на Прагу [109] Стр. 333. «…где было взять денег на Пешт, на Вену или на Прагу!» — в этих городах находились специальные художественные учебные заведения. И. Богданова . ! Я по ошибке думал, что надо просто много рисовать и писать и этого достаточно, чтобы совершенствоваться, но я не выдержал, сдался, опустился. А как я мечтал проникнуть в таинства живописи, познать ее вершины, технику! Как я надеялся приобщиться к ней! Думал, верил, что проникну в самую суть вещей и сотворю что-то подлинное. Меня завораживала простота форм, раскрытие человеческой души на портретах, соотношение внешнего облика предметов с их внутренней хрупкостью! Меня пьянила жизнь, вдохновлял человек, и какое-то время мне уж казалось, что я начинаю образно мыслить. А что из меня получилось?! Нет, настоящие таланты не сдаются! Видать, не было у меня настоящего таланта! А может, и был, да я преступно его растерял. Подчас так стыдно, я готов зарыдать… Знаете, пан Пиханда, мне мало что удалось в жизни. От этого подчас даже голова раскалывается, вот и сейчас» — Учитель, схватившись обеими руками за голову, потряс ею. — Но я тоже обыкновенный человек. Иной раз чересчур чувствительный, но всего лишь человек. Часто говорю себе: дружище, принимай вещи такими, какие они есть, не упорствуй, не перечь, не вставай на дыбы! Но это не по мне. Иногда, правда, скептик во мне побеждает, я поддаюсь, затихаю, а потом опять взбрыкиваю. Не могу допустить, чтобы себялюбцы, лицемеры, жулики и обманщики определяли мою судьбу! Тогда это была бы уже не моя жизнь и лучше от нее отказаться — вот почему я и сопротивляюсь. Ох, тесно мне тут! Душное оно и мрачное, это начало двадцатого века, пан Пиханда. А у вашего Карола талант, это я вам говорю…

Учитель Йозеф Матула встал — он уже не качался.

Взглянув мельнику в глаза, поклонился.

— Подождите, муки дам! — вскочил Пиханда.

— Спасибо, не надо! Только испачкаюсь и всю дорогу обсыплю.

Само проводил его до дороги и долго в задумчивости глядел вслед. Глядел и тогда, когда учителя уже скрыла тьма. Потом воротился — мельница работала вхолостую. Он торопливо высыпал на жернов душистое зерно.

На рождество выпал снег, и Гибица замерзла. После Нового года похолодало еще больше. Но Кошицко-Богуминская железнодорожная линия действовала и в эту лютую зиму. Если паровоз случайно увязал где-то в сугробах, железнодорожники немедля разгребали лопатами снег. В январскую стужу, обледенев, перестало вертеться и деревянное мельничное колесо. Само Пиханда отвел воду и вместе с сыновьями принялся топором обрубать с колеса толстый пласт льда. Работали они вчетвером все послеобедненное время, и, когда уж, казалось, управились, кто-то вдруг открыл затвор. Ледяной поток в мгновение ока отшвырнул их почти к проруби, вымочив до нитки. С трудом выбрались они к мельнице, и Само крепко ругался. Увидев, что сыновья в порядке, приказал: «За ним, ребята! Кто нагонит подонка, может хоть топор всадить ему в спину!» Они кинулись к запруде, но широко окрест — ни души. Только длинные человечьи следы на снегу вели к лесу. Само Пиханда погрозил неизвестному топором, и все бегом воротились к мельнице — мокрая одежда на них стала колом. Мельница, правда, снова застучала, колесо раскрутилось.

Два дня спустя, под вечер, кто-то пытался поджечь мельницу. Мария, возвращаясь после дойки, заметила огонь и разбудила всю семью. Не прошло и получаса, как пожар был потушен.