Владимир Кунин - Мика и Альфред

– Смотрите, смотрите, какие цветы – это же сумасшедшие деньги!

– Успокойтесь, я вас умоляю! Вы знаете, кто это? Он на своих паршивых картинках заработал столько, что мог бы привезти и не такой букет!…

Мике стало тошно – ну просто невмоготу. Альфред испуганно прошептал:

– Боже мой!… Как они могут, Микочка?! В такую минуту…

– Плюнь, Альфредик, – сквозь зубы проговорил Мика. – Плюнь. Они очень неумны и глубоко несчастны.

– О чем ты говоришь, Мика? Эти двое парковались рядом с нами, и я видел, на чем они приехали! У них такой «ягуар», о котором ты даже и мечтать не можешь…

– Запомни, Альфред, ни «ягуар», ни «семисотый» «БМВ», ни «мерседес-спэшл» к понятию о СЧАСТЬЕ никакого отношения не имеют.

… Перед закрытым еще входом в капеллу всем раздали тоненькие свечки. И евреям, и немцам, и чехам, и русским.

В ожидании начала церемонии в толпе шла нескончаемая болтовня на всех языках. Изредка раздавались громкие радостные возгласы – кто-то с кем-то давно не виделся, наконец-то свел Господь!…

Обсуждали свои старческие делишки, обменивались карликовыми новостишками, жаловались на детей, на болезни, на понижение банковских процентов на срочные вклады…

Скорби – ни на грош! Так, клубная трепотня…

Наконец открылись большие двустворчатые двери, стали пускать внутрь капеллы.

С первых же секунд Мика и Альфред были потрясены внутренним гигантизмом и убожеством этого храма – высоченный, холодный, неуютный…

На высоте пятнадцати метров по кругу – восемь огромных цементных ангелов с нимбами из строительной арматуры. Все нимбы – ржавые, покосившиеся, потерявшие свою округлость… Какой нимб торчит вверх, какой вбок, какой так и не смог свалиться на шею ангелу – зацепился за ангельский нос…

Под круглыми сводами огромного помещения – ни распятия, ни единой иконы, ни какой бы то ни было церковной атрибутики! Серость облупившихся стен, уходящих вверх, и зыбкий холод… Посередине на каменном полу из безликих выщербленных плит – возвышение с наглухо закрытым гробом.

Альфред медленно воспарил над полом и невидимо для окружающих сел Мике на плечо, одной ручкой обняв Микину голову.

А все теснятся к гробу, двигаются энергично, решительно, даже оттирая друг друга, стремясь предъявить «свои права» на покойного, свою особую, персональную близость к умершему!…

Становятся на колени у гроба, крестятся все без разбору, дымят свечками, целуют возвышение, к самому гробу прикладываются губами…

Началось отпевание.

Хор – три женщины и три мужика. Все – будто только что с рынка! Кто в чем – одна баба в беретике, две другие в кукольно повязанных платочках. Мужики в спортивных куртках-расписухах, в стоптанных кроссовках…

Регент – пижон! Черное пальто в талию, кокетливо наброшенный на шею черный шарф крупной вязки…

Дьякон какой-то игрушечный… И молоденький попик с хорошим голосом.

Мике и Альфреду от всего этого даже худо сделалось!…

Так жалко стало себя, Левушку Тауба жалко стало – верного, мудрого и замечательного друга, блестящего, остроумного новеллиста, умевшего быть беспощадно саркастичным и безгранично лирически добрым и трогательным…

Почему это в Германии называется «писатель-сатирик»?!

В дикой, разрывающей сердце тоске Мика погладил руку Альфреда, проглотил слезы и подымал невероятное: «Как хорошо, что гроб закрыт наглухо и Леонхард Тауб – Лева, Левушка – не видит всего этого фальшака, всей этой пошлятины, которая уж совсем не по Божьему праву сопровождает его в последний путь!…»

– Не пей! Не пей больше, Микочка!… – умолял Альфред, пытаясь улететь с бутылкой джина.

Но Мика крепко держал бутылку, и Альфред беспомощно трепыхался в воздухе на уровне Микиного лица.

– Лучше смотайся в холодильник за льдом… Еще три-четыре сантиметра, и все!… Тащи лед! – приказал Мика.

– Хорошо, хорошо!… Я принесу лед… Но дай мне слово, что это будут последние три сантиметра!…

– Смотря откуда мерить, – пьяно ухмыльнулся Мика. – Я буду мерить от верха стакана!

– Ты будешь мерить от низа стакана! – закричал Альфред.

– Я что, пьяный?! Нет, ты скажи, я – пьяный?!

– Я не боюсь, что ты будешь пьяным! Я боюсь твоей язвы… Вспомни, что говорил профессор Эссер!… Ну, хочешь, я тебе телевизор включу?

– На хер мне твой телевизор?! Вали за льдом, Альфредик… Левушку помянем… Помянем мы с тобой Леонхарда Тауба – друга нашего незабвенного, талантливого… Не нужно льда, Альфредик… Не улетай никуда… Не оставляй меня. Побудь рядом… Никого у меня не осталось, кроме тебя, Альфред. Налей мне самую чуточку… Ах, если бы ты мог со мной выпить!…