Юрий Буйда - Львы и Лилии

Когда я очнулась, рядом был Андре...

У матери тогда был роман с этим Андре... она говорила, что это ее осенний роман... последний... врала, конечно, как всегда, но так она тогда говорила: осенний роман... она называла его Андре... его звали Андреем, а она называла его Андре... пошлость какая... он был моложе ее лет на двадцать или на пятнадцать... она вообще обожала молодых... даже иногда называла себя Федрой, а всех этих мальчиков, которых тащила в свою постель, — Ипполитами... Федра и Ипполиты... закатывала глаза и декламировала: “Давно уже больна ужасным я недугом”, — и вдруг начинала хохотать... пошлая Федра... Ипполиты были не лучше... но Андре был очень красив... смуглый, кудрявый, с яркими черными глазами... такой итальянистый парень... тупой, но красивый... он всем нравился, этот Андре... он был таким беззлобным, покладистым, веселым... а как он улыбался! Мать говорила, что он напоминает ей Льва... Льва Страхова...

А я была толстоватой, неуклюжей... девочка-подросток... грудь мешает, ноги мешают, руки мешают, задница кажется слишком большой, а глаза — слишком маленькими... слишком густые брови, слишком толстые губы... доктора это называют дисморфоманией или синдромом Алисы в Стране чудес... ну да, обычное дело... в общем, я была в него влюблена... он об этом не знал, конечно...

Когда я упала в обморок, этот Андре взял меня на руки и отнес в спальню... мать прибежала — Андре ее прогнал... мы остались одни... я не хотела, не могла говорить — говорил он... нес какие-то глупости, но у него был такой голос... завораживающий голос... пленительный... обволакивающий... я могла слушать его час, другой... хоть всю жизнь... он говорил, говорил... держал мою руку в своей, склоняясь к моему лицу... от него так пахло... мне так хотелось плакать... обнять его, прижаться, задушить... так хотелось его поцеловать... он наклонился надо мной... от него веяло медом и мятой... одеколоном, коньяком и похотью... обольстительно пахло... конечно, если бы вместо меня там вдруг оказалась такса или даже резиновая грелка, было бы то же самое — красота и похоть... бессмысленное, безмозглое, будничное обольщение... он обольщал по привычке, машинально, не задумываясь... такса, грелка, девочка — ему было все равно... но тогда — тогда я думала иначе... он гладил мою коленку... мне так хотелось схватить его, завладеть, не отпускать... ну да, по сравнению с матерью я была как прачка перед царицей... но и у прачки бывает минуточка... может, это и была моя минуточка... он говорил что-то ласковое, гладил мою коленку... и вдруг я испугалась... а вдруг его рука поднимется выше... а у меня, боже мой, очки, веснушки, этот дурацкий свитер с дурацкими медвежатами... эта Жозефина... а главное, конечно, — трусики... они были мокрыми, эти чертовы трусики... я обмочилась, когда потеряла сознание... мороз по коже... вот сейчас его рука скользнет и коснется... но второго позора я бы не пережила... я вдруг поняла, что мне никогда не завладеть этим богом... что ночью, как всегда, он будет трахать мою маман, а она будет орать на весь дом... нарочно орать — чтоб я слышала... а я останусь с Жозефиной и мокрыми трусиками... я ничего не могла поделать... отчаяние было таким сильным... отчаяние и злость... помрачение ума... на меня вдруг что-то нашло... я оттолкнула Андре, схватила со столика ножницы и ударила его в лицо... куда-то еще... кажется, в плечо... зажмурилась и стала размахивать ножницами... я стояла на коленях... на кровати... вопила что-то несуразное, бессмысленное и била, била вслепую, наугад... меня корежило... в комнату ворвались люди... кто-то попытался меня схватить — я ударила, попала... еще... крики, крики... они все кричали разом, наперебой... орали, визжали... стоял такой крик... меня наконец повалили, вырвали ножницы, чем-то накрыли, кто-то навалился на меня... я билась в каком-то припадке...

А потом... потом — потом все стихло... я лежала под одеялом... ничего не помню... сколько я так пролежала, казалось, сто лет... ни страха, ни стыда, ни раскаяния... ничего...

Ничего...

Андре, слава богу, отделался небольшим порезом... я порезала ему щеку... а мать... она ворвалась в комнату, когда я ударила Андре... стояла под дверью, подслушивала... ворвалась и набросилась... я ее ударила... я ничего не видела, я не знала, что это она... я била вслепую, с закрытыми глазами, она просто попала под удар... и я — я попала... ее отвезли в больницу, но было поздно... я себя не контролировала... я не понимала, почему я это делаю... я сошла с ума... это было помрачение ума... я не ожидала... никто не ожидал...

Мне было пятнадцать. А матери тогда только-только исполнилось сорок. Она любила прибедняться... ах, я старею... ах, я старуха... на самом деле выглядела она прекрасно... просто ужас как хорошо... и вот все кончилось... все кончилось...