Владимир Шуля-Табиб: Еврейское такси

— Понял. Но неужели не останавливают просто так, чтоб хоть документы проверить?

— Могут. Но если ничего противозаконного не обнаружат, ты можешь подавать на них в суд: дескать, задержали, а я опоздал на деловую встречу или на самолет и из-за этого потерял миллион. Твой адвокат это мигом докажет. Патрули это знают и побаиваются, зря не трогают. Но и тебе надо быть осторожным, особенно в аэропортах, возле госпиталей.

— Убедил, — вздохнул я. — Веди.

Первый человек, с которым я познакомился на новой работе, диспетчер Иосси, оказался уникальной личностью: родился в Израиле, женился на русской, из-за этого перебрался в Америку и уже лет двадцать живет в Нью Йорке. Этот коротенький кругляшок-колобок неизменно весел и лихо болтает на идиш, иврите, русском, польском, английском и еще на каких-то экзотических языках — словом, на всех, которыми пользуются евреи всего мира.

— Ты не будешь жалеть, у нас хороший работа, да. Здесь живет ортодоксальные евреи. Это люди спокойный, на наркотик не знают даже. Остальное сам увидишь…

Вот уже полгода смотрю. Полгода — как один день. И каждый день — как полгода.

Сегодня первый вызов — к Бухарику. Это кличка, по-иному здесь его никто и не называет. Деньги-то будут, но машину после него придется проветривать, такое густое амбрэ не враз и выгонишь. Тип — хоть сейчас в кунсткамеру. Еще бы: хасид-алкоголик, редкость, уникум. Он одинок: то ли вдовец, то ли вечный бобыль. Машину вызывает часто, причем всегда почасово, двенадцать долларов в час, минимум на два часа. Возраста этот человек неопределенного — то ли 45, то все 70, портрет достоин кисти Рембрандта. Невысок ростом, слегка прихрамывает, рожа красная, с характерным для алкаша синеватым оттенком, половины передних зубов нет, оттого и речь невнятная. Одет традиционно в черное, но донельзя засаленное и измятое. Маршрут его знают все шоферы нашего кар-сервиса, Иосси и не спрашивает. Сначала в Манхеттен, на Первую авеню, в Кэмикл-банк. Там он снимет со счета деньги. Затем в Чайна-таун, к китайцам: он считает, что там водка и пиво дешевле. Возьмет у них ящик «Бадвайзера», плоскую флягу водки или бренди, какой-то китайской закуси и, облегченно вздохнув, усядется на заднем сиденье пировать. Разложит все свои богатства и еще минуты две блаженствует, созерцая и предвкушая. Он уверяет, что знает китайский кошерный ресторан в Чайна-Тауне- чудеса! Это, думаю, для успокоения своей хасидской совести. Впрочем, возможно, и не врет: в Нью Йорке можно встретить все, даже кошерную ветчину, особенно у китайцев.

Тронулись, не спеша, в Бруклин, куда-нибудь в район Флэтбуш, где черных больше, чем евреев, и, следовательно, меньше шансов, что его заметит кто-нибудь из знакомых.

По дороге он помаленьку отхлебывает из фляжки, запивает пивком и пытается завести разговор — ну как же пить без разговора! Его английский великолепен:

— Ай воллен спик ту ю бикоз ду бист джуиш туу, барух хашем!

Мой английский не намного лучше, разве что вместо словечек из идиша и иврита в нем будут отголоски русского.

Я слушаю вполуха и молчу — дорога ведь, еще ненароком нарушишь что-нибудь и нарвешься на полисмена.

— Зэт ю ис а идише гой!

Ну и ладно, гой так гой. Эту песню я уже выучил наизусть: дескать, я знаю, что ты еврей, только притворяешься, что не понимаешь, тебе это выгодно. Потому что ты русский, а притворяешься евреем… И машина твоя притворяется еврейской… Бикоз ю ист ацлоха, донт гоу ту синагога, ю зиест нихт, вери ис гут…

Мне смешно, я наконец не выдерживаю, пытаюсь втолковать ему, что и без синагоги смог бы увидеть Бога, если б мог выпить столько, сколько он. Вру, конечно, могу и не столько, я все же бывший офицер-десантник. Наш генерал, бывало, увещевал не знающих своей нормы: «Не умеешь пить — выпей свой литр и уходи, не порти настроения другим!»

…Бухарик вперил в меня тупо-подозрительный взор, и я в зеркале заднего вида вижу, как постепенно стекленеют его глаза, бормотание становится все невнятнее, уже ни черта и не разобрать, на каком это языке. Наконец голова его падает на грудь, раздается мощный храп.

Все, сеанс окончен, можно везти домой. Там я вытащу его из машины, он немного прочухается, поморгает глазками, силясь понять, где он и что с ним, я помогу ему добраться до двери, а ввалится в нее он уже сам. Рассчитается завтра, отдаст столько, сколько скажешь, спорить не будет. Но мы его никогда не обманываем — вероятно, по нашей российской слабости к пьющим.

Я доезжаю до ближайшего мусорного бака, вытряхиваю из машины всю оставшуюся дрянь, открываю все окна, включаю вентилятор, помалу ползу в кар-сервис и с грустью думаю, что так уж, наверное, мне записано в книге судеб: возить пьянь, большего не стою. Да и пьянь-то здесь…Видели б они Серёгу Тимофеева — их бы точно кондратий хватил!