Владимир Топорков - Наследство

– А ты как думаешь, – Бобров посмотрел на Степана в упор, – останется у меня Серёжка? Думаю, ему наша бобыльская жизнь быстро надоест. Да и Люба его здесь не оставит. Небось скоро явится. Дело к школе идёт…

Первое сентября Бобров ждал со страшной тревогой. После смерти тёти Стеши Серёжка стал для него той надёжной поддержкой в жизни, без которой он даже не представлял свой завтрашний день. Об этом и сказал он Степану:

– Да, брат, сложная ситуация, – Степан тяжело вздохнул, – а комнату всё равно давай сделаем, а? Не век тебе скитальцем обретаться. У меня вот такие предложения.

Он пошёл на кухню, увлекая за собой Боброва, показал на чулан, где хранила когда-то мать всю свою кухонную утварь, где стояли ларь для муки, сундук с барахлом. Бобров быстро понял задумку Степана – за счёт веранды увеличить комнатушку, чтоб жилось здесь Серёжке нормально – можно и кровать поставить, и стол…

– Ну, как, одобряешь? – спросил Степан.

– Да ведь ты ещё недели на две себе работы нашёл, – засмеялся Бобров. – Я с тобой и не рассчитаюсь…

– Рассчитаешься, – усмехнулся Степан. – На свадьбу сына пригласишь или на свою – вот и весь дебет-кредит. А насчёт работы не беспокойся – месяц по милости Дунаева я могу гулять, а там на другие харчи махнём.

Вечером, возвращаясь на квартиру, думал Бобров о Степане, ощущая душевное спокойствие. Нет, не выбили из жизненной колеи Степана переживания последних дней, не поколебали стойкости, за него можно быть спокойным. А вот за колхоз, за землю, потерявшую ценного работника, кто постоит, кто поддержит? Надо ехать в райком, обком, стучаться, доказывать, это, как божий день, ясно. Вот проводит Серёжку к бывшей жене и поедет…

Но провожать Серёжку не пришлось. Дня через три тот нашёл отца на стане тракторной бригады Приставкина, поманил заговорщически пальцем:

– Папа, поди сюда!

Бобров недовольно передёрнул плечами – наверняка у него какая-нибудь идея появилась. В последние дни идей этих у него хоть пруд пруди: то голубей завести, то аквариум. Про голубей они договорились, а вот насчёт аквариума ещё не всё ясно: где корм для рыбок брать? Задача эта непосильной оказалась.

Но на этот раз Серёжка выпалил с ходу:

– Мама приехала!

Хоть и готовился к этой встрече, а от слов Серёжки сердце заныло. Он заспешил домой через выгон, и в душе было серо и тоскливо, как вот на этом выгоне, иссушенном августовской жарой. Жёлтые былинки качались на ветру, вызванивали скорую осень, и в тонком звоне словно звучали боль и состраданье к Боброву.

Люба сидела на порожках дома, видимо, так и не решившись переступить через них. Посмотрел на неё Евгений Иванович и даже удивился: поблекла за это время она, как трава на выгоне, глаза в кровяных прожилках глядят тяжёлым налитым взглядом, на скулах матовая дряблая кожа. Видимо, и ей нелегко. Но, странное дело, сострадания в душе не возникло. Он спокойным шагом вошёл в калитку. Завидев Боброва, Люба вскочила, резво сбежала с порожков, протянула руку.

Через минуту они сидели на кухне и в присутствии Серёжки вели какой-то серый ненужный разговор на тему «Как дела». Чувствовал Бобров, что сейчас скажет Люба о главном – о Серёжке, которому, конечно, надо жить с матерью, и внутренне сжимался. Наконец он не выдержал, скомандовал сыну:

– Ты погуляй, Серёжа! – надеясь, что в его отсутствие будет легче вести разговор с Любой.

Серёжа уходил с неохотой. Наверное, он тоже что-то ждал от этого разговора. Как знать, может быть, эти два близких ему человека снова помирятся и ему не надо будет уезжать в город, а наоборот, заведёт он здесь белоснежных голубей, будет по утрам с ладони подбрасывать в голубизну неба, наблюдать их» стремительный полёт.

Серёжка скрылся за дверью, и Бобров уже хотел повести разговор о сыне, но Люба положила ему руку на колено, тихо попросила:

– Выслушай меня, Женя…

Он передёрнулся, опять внутренне сжался в комок, ожидая неприятного разговора, но Люба сказала как будто про себя:

– Замуж я выхожу…

Странно, в другое время эти слова показались бы горькими, обидными, а сейчас скользнули мимо, почти не отложились в сознании. Слабый луч надежды возник в душе: а может, Серёжка с ним останется? Зачем он в новой семье? Только помехой будет.

Люба заговорила издалека о том, как тяжело ей с Серёжкой, каким большим неслухом растёт сын, и Бобров, догадавшись о дальнейшем разговоре, прервал:

– Пусть со мной живёт!

– А можно? – спросила Люба с тревогой, и Бобров окончательно понял, зачем приехала Люба.