Владимир Топорков - Наследство

Степан за окном постучал топором, вернулся в дом, присел рядом на широкую лавку.

– Сруб проверил, – сказал он негромко, как бы про себя, – крепкий ещё. Только два нижних венца и подгнили. Видать, из сухого дерева дом рубили, вот он и стоит, заколянел, как морёный дуб.

– Ты к чему это говоришь? – не сразу, после долгой, тоскливой паузы спросил Бобров.

– Добро пропадает.

– Ну и что?

– Как что? Обидно, – отозвался Степан. – Сколько труда гибнет. Ведь этот дом твой отец по брёвнышку собирал, так? А теперь всё кобелю под хвост. И таких домов брошенных сколько в селе? Будто мертвецы пустыми глазницами на людей смотрят. А люди всё бегут куда-то, хаты заколачивают и бегут…

– Сам-то ты не убежишь… – усмехнулся Бобров.

– Сам – не убегу, – сказал твёрдо Плахов и, помолчав добавил: – Я землю люблю, Женя, честное слово. Мне от неё легче на душе. Вот сейчас весна на дворе. И мне так легко дышится. Почему? Запах земли почуял, как конь дорогу…

– Смешной ты, Степан, – усмехнулся Бобров.

– Ага, это точно. Понимаешь, Женя, вот с детства не могу равнодушно запах земли вспаханной переносить. Вроде в груди что загорается, огонёк какой-то теплит тело. Сам не пойму, почему. Как весна, так копытом, как конь застоявшийся, молотить начинаю. Может быть, потому что деревенский извечно, в крови у меня замес земляной получился.

Опять скрипнула дверь, и дядя Гриша Культя (его Бобров сразу узнал) протиснулся в комнату, заморгал округлыми слезящимися глазками, проговорил радостно:

– Здорово, мужики! Вот так встреча…

Показалось Боброву, что за долгие годы разлуки осел, как стог, дядя Гриша, поджался, бородой оброс, и голос угас, только: видать, в теле жизнь кипит по-прежнему, и в дом впорхнул, как птица, тихо, бесшумно.

Он вскочил, обнял старика, прижимаясь к жёсткой, проволочной какой-то бороде.

– А я знал, Женя, что ты в наши края возвратился, – частил дядя Гриша, держа руки на плечах Боброва, – только в гости сам не стал набиваться. Какой резон?

– Почему, дядя Гриша?

– Почему да отчего! Гордость имею… Думаю, если Евгений меня не забыл, сам явится. Как-никак товарищи по оружию. Ты знаешь, Стёпка, как мы с Женей рыбалили? Тебе такое даже не приснится, как есть не дано. По цельной лодке рыбы привозили, вот как!

– Наговоришь, дядя Гриша! Это где же ты такое количество рыбы находил? Спьяну если только…

– А ты вот у него спроси, – дядя Гриша пальцем тыкал в Боброва, – спроси, как есть! Он тебе и ответит… Как есть скажет. А с пьянкой покончено, Степан, как есть завязано. Вот если только вы предложите – не откажусь.

Поморщился Степан, фыркнул носом:

– Чудной ты человек! Евгений Иванович в родной дом заглянул, сто лет здесь не был, а ты про вино. Привык в стакан заглядывать, вот и тянет – удержу нет…

Прошлый раз рассказывал Степан про «доблести» дяди Гриши, про его неуёмную, возникшую в последние годы страсть к водке, но сейчас Евгению Ивановичу стало неловко – не помешала бы бутылку по такому случаю, всё-таки встреча. Об этом и сказал Степану, и тот, хоть и с неохотой, поднялся с лавки.

– У моей Дашки такая радость на всякий случай всегда заготовлена. Пойду её запасы потрясу.

Уже когда сидели за столом, возник разговор о доме. Степан, выпив рюмку, раскраснелся, толкнул локтем Боброва:

– Ну, что с этой хороминой делать?

Подвыпивший Культя оживился, зачастил, помаргивая осовевшими глазками:

– А чего тут неясного? На дрова пустить, и вся недолга! Как есть говорю, истинное слово. Древесина эта цены не имеет. А сухая, как порох… Сейчас в Осиновом Кусту бань развелось много. Вот и пустить какому-нибудь хозяину… – и засмеялся, показывая жёлтые прокуренные зубы.

– Собрались Ксюша с Катюшей беседу вести, – Степан резко из-за стола вскочил. – Ты понимаешь, дурья башка, что такое родительский дом? Кров семейный, а?

– Ты думаешь, Стёпка, из этой гнилушки что-нибудь путное получится?

Степан зло поглядел на дядю Гришу, раздражённо стукнул кулаком по столу:

– Ни хрена ты не понимаешь, Григорий Савельич! Какой же он гнилушка, если топор в стену не вгонишь, древесина звенит, как кремень. Ему ещё лет сорок служить. Может быть, кому на дачу?

– А если я сюда перейду? – вдруг неожиданно пришла мысль Евгению Ивановичу.

– А что, это дело! – оживился дядя Гриша. – Будем, как прежде – по суседству, как есть говорю. Говори, Степан, твоё слово.

Степан долго молчал, стучал пальцами по жёлто-восковой доске стола, потом проговорил деловито: