Владимир Топорков - Наследство

Она не догадалась, зачем подчеркнул это Егор, и удивлённо уставилась на него, а он, перехватив её взгляд, сказал спокойно, даже, показалось, равнодушно:

– Не надо нам с ребёнком спешить…

Она не поняла опять, тогда Егор снова повторил:

– Не надо нам пока ребёнка. Тем более тебе государственные экзамены сдавать летом. Представь – брюхо выше носа, а тут разные волнения, будешь метаться, как угорелая. Каким ребёнок наш будет – пуганым, как лосёнок лесной, не так ли?

Лариса машинально кивала головой, молчаливо соглашалась. Она и тогда, и после считала Егора умным и рассудительным, кряжистым, как могучий дуб на опушке леса, за который можно спрятаться, укрыться. Рождение ребёнка и её, признаться, пугало, она не могла себе представить, как рядом с ней окажется маленький человечек, спеленает её волю, подчинит своей сущности.

Она и сейчас переживает, когда вспоминает, как оказалась в больнице. Нет, к ней отнеслись так внимательно, даже сочувственно – как же, студентка, разве дело ей с ребёнком маяться по общежитиям, но всё равно три дня, которые она провела в больничной обстановке, всплывают, как страшный позор.

Поначалу казалось, что в их жизни с Егором было это всего лишь маленьким эпизодом, штрихом, который забудется, развеется. Но теперь понимает Лариса, что как раз этот эпизод был тем рубежом, где закончилась счастливая, безмятежная жизнь и началось новое, полное щемящей пустоты, знобящего одиночества сосуществование, к которому нельзя привыкнуть.

Она закончила институт с отличием, в райцентровской школе получила работу, где оказался хороший коллектив, что очень обрадовало её. И с ребятами она нашла сразу контакт, тот, который принято называть деловым – она не заискивала перед детьми, не стремилась быть добренькой, но и не пыталась быть жёсткой, а может быть, и жестокой, и это определило нормы взаимоотношений на долгие годы. Ребята любили её предметы, с радостью возились на пришкольном учебно-опытном участке, своими силами (конечно, под руководством Ларисы) создали агрокласс, где интересно проходили уроки. Спокойно пережила Лариса и известие врачей, что у неё может и не быть детей, есть в организме серьёзные аномалии, хотя, если полечиться – глядишь, всё изменится. Лечиться она не стала, было стыдно таскаться по больницам и курортам. Не жаловалась она на свою судьбу и в окружении женщин, когда выворачивают на белый свет такие секреты, от которых уши краснеют («Вот бы мужики послушали!»).

Егор, почувствовав, какая трагедия разыгралась в их семье, метался затравленным зверем, каждую неделю привозил ей адреса врачей-гинекологов, к которым надо обязательно съездить и показаться, рассказывал с восторгом, какие они искусные специалисты, на какие чудеса способны. Но, видя, как холодно, отчуждённо Лариса реагирует на его предложения, и сам затих, ушёл в себя.

Может быть, отсюда берёт начало их одиночество? А ведь Лариса чувствует, что и на Егора давит тяжким грузом обстановка в доме. В первое время, когда его избрали председателем колхоза, он с головой окунулся в работу, мог пропадать сутками, забывая о еде. Теперь и это прошло, хоть он по-прежнему энергичен, подвижен, только мужество, решимость начинают ему отказывать. И вино, вино обволакивает его туманной пеленой, загоняет в угол, как бильярдный шар.

Конечно, виновата в этом и обстановка. Как объясняет он, разве можно остаться сухим, когда стоишь среди болота? С тех пор как пошли у Егора в колхозе дела в гору, через день едут делегации. И кого только не было за эти годы! И не только наши, отечественные, в поисках передового опыта шныряющие по всей державе – иностранцы зачастили в «Восход». Егор сначала морщился, вздыхал протяжно и тоскливо, а потом вошёл в раж и теперь страшно бы обиделся, если бы вдруг неожиданно провезли иностранцев мимо, в другое хозяйство.

Совсем недавно, уже после приезда Жени Боброва, он притащил домой высокого, прямого, чем-то смахивающего на подсолнуховую будылку англичанина, приехавшего в Союз пропагандировать интенсивную технологию возделывания озимой пшеницы. Они целый вечер сидели за столом, гора пустых бутылок выстроилась на кухне (Лариса нашла в себе силы, не показывая раздражения, потихоньку их убирать со стола), и Егор, хмельной, с остановившимися, окостенелыми глазами, всё хвалил гостю свою жену, какая она пригожая да рукодельная хозяйка. Англичанин щёлкал, как птица, языком, восторженно, во весь рот улыбался, хлопал в ладоши, а потом, с трудом подбирая слова, произнёс корявую фразу: