Владимир Топорков - Засуха

Он не считал себя трусливым человеком, мнительным тоже, но не подвергать себя опасности, ставить под удар личную безопасность его научила долголетняя служба в коридорах власти. И сегодня он тысячу раз прикидывал в голове: вложить ли в папку с документами по-женски пронзительное и страшное письмо секретаря райкома ВКП(б) из какой-то далёкой Хворостинки или отправить его в обком, как обычно делается в таких случаях? И всё-таки какой-то внутренний голос советовал ему – пусть Сталин знает о бедах народа, о голоде и страшной гибели людей. Вождь должен жить интересами своих подданных, знать их настроения и заботы.

Вспомнил Поскребышев, как перед самой войной пришло необычное письмо из одного областного центра Черноземья. Писала жена молодого двадцатидевятилетнего секретаря обкома. Обвинения были серьёзными – секретарь увлёкся молодой девицей, бросил ночевать дома. В обычное время Сталин сурово карал за такие проступки, и Поскребышев понимал – над молодым секретарём вознеслась карающая десница. Но Сталин очень часто был непредсказуем. Тогда, вызвав председателя комитета партийного контроля Матвея Фёдоровича Шкирятова, Сталин молча протянул ему письмо. Старый, чопорный Шкирятов долго читал, а потом подобострастно уставился на Сталина.

«Скажите, – неожиданно спросил Сталин, – а как работает этот товарищ?»

Шкирятов ответил не задумываясь, сказал, что секретарь энергичен и молод, пользуется авторитетом, за короткое время сумел поправить дела в области, но…

Сталин не дослушал до конца, постучал трубкой по столу и сказал неожиданно тихо:

«Тогда напишите этой дуре, пусть не мешает человеку хорошо работать».

Поскребышев мог бы посчитать этот разговор анекдотом, выдумкой, но он был его невольным свидетелем и долго потом размышлял: что это – великодержавная причуда или понимание сущности человека, восприятие его со всеми ошибками и пороками? Да, непредсказуем товарищ Сталин, непредсказуем и непонятен. Кажется, в нём в равной степени уживается цепкий ум, кавказская мудрость и страшное, циничное коварство.

Сейчас Поскребышев разложил почту на столе, и Сталин неожиданно спросил:

– А это что такое? – он указал на письмо Сидоровой.

– Секретарь райкома пишет вам, товарищ Сталин, что народ сильно голодает. В некоторых деревнях даже собак едят, не считая лебеды и крапивы.

– Так и написано? – Сталин спросил с некоторой тревогой и с заметным акцентом. Заметил Поскребышев – когда Сталин волновался, его гортанный грузинский акцент был заметен сильнее.

– Так и написано…

– Да, – Сталин пошёл по кабинету, – все от меня ждут хлеба. Микоян просит добавить хлеба немцам, ему об этом сообщил Жуков, Хрущёв для Украины поблажки требует. Понымаешь, всем хлеб нужен.

– Что ответить этой женщине, товарищ Сталин?

– Ничего не надо отвечать. Просто пошлите письмо товарищу…

Сталин на секунду задумался, и Поскребышев поспешно спросил:

– Товарищу Жуку, вы хотели сказать?

– Какой Жук, какой Жук? Жук бывает навозный, вот какой жук.

Вспомнил Поскребышев, что несколько недель назад Сталин принимал будущего секретаря обкома этой чернозёмной области. Сталин долго крутил его объективку и вдруг раздражённо сказал:

– Кто такую фамилию вам придумал?

Сорокалетний коренастый крепыш, украинец из Сталино, не растерялся, ответил спокойно:

– Такую родители подарили…

– Сын за родителей не отвечает, товарищ Жуков. Вы меня поняли?

– Понял, товарищ Сталин…

– Ну и хорошо. Такой в России фамилии быть не должно…

Тогда были срочно оформлены партбилет и паспорт на фамилию «Жуков», и инцидент был исчерпан, но Сталин не забыл это и сейчас. Размашисто, с правым наклоном он написал: «Тов. Жукову. Разберитесь», – и расписался.

Снова тихо, как и вошёл, Поскребышев выскользнул из кабинета, оставив Сталина один на один с бумагами.

Три недели прошло, как была Евдокия Павловна в Товаркове, а всё болела и болела душа. Ей снились все эти дни одни и те же сны: земля, разверзнувшаяся, в глубоких трещинах, как в морщинах, пугающая темнота, белобрысые мальчишки верхом на огромной рыжей собаке и непременно с острым, похожим на штык, ножом, подмаргивающего председателя Степана Егоровича.

Она кричала от страха, просыпалась, мысли её начинали путаться от ужаса снов, непривычный спазм возникал в груди, в затылке и давил, давил без конца. В подступающей к глазам темноте она пыталась разглядеть предметы, увидеть землю, мальчишек, хитроватого Степана Егоровича, но только через некоторое время осознавала, что это сон, не больше, что рядом тихонько посапывает её муж, и ничего не следует бояться, наоборот, надо гнать прочь от себя пугливость.