Владимир Топорков - Засуха

Каждая мышца, каждый нерв сейчас напрягся, ощутимо напряглась спина. Ничего, даст Бог встречи, тогда и поговорим, решил про себя Андрей.

На утреннем наряде председатель не удержался, похвастался: вернулся сын досрочно. И, хоть срок оттянул, устроился парень в Павлодаре в больницу, а жена его, Фрида Марковна, работает врачом в той же больнице, так что на время, пока гостюет сын со снохой – милости просим, может быть, болячку какую залечить надо, или зубы проверить. Председатель говорил самодовольно, с оттенком гордости, а Андрей невольно скрипнул зубами. «Ишь, похваляется, сволочь, нашёл, чем хвастаться», – подумал Андрей, но вслух ничего не сказал.

Люди в деревне во время войны забыли про врачей и лекарства, они болели и умирали молча, как деревья в лесу. Уж если и обращались куда, то только к «фершелу» Наташе, у которой, впрочем, кроме ихтиоловой мази да стрептоцида, никаких лекарств не водилось.

Потянулся народ к дому Бабкина, надеясь на исцеление, и Серёга, облачившись в белый халат, осматривал односельчан, а рыжекудрая Фрида, похожая на заматеревшую корову, выписывала рецепты, объясняла, как легко можно лечиться – травами.

– Может, и мне пойти? – спросила за обедом у Андрея Ольга. Спросила – и как накололась на острый взгляд.

Андрей сказал как отрубил:

– Нечего тебе там делать!

– Ну так сам сходи, раны свои покажи…

– Без врачей обойдусь.

Целый день терзался Андрей мыслью – неужели Ольга и в самом деле не догадывается, что был и остаётся Серёга Бабкин ему смертным врагом, что свирепеет ветер в его душе, прожигает холодом и презрением.

С Серёгой встретился Андрей два дня спустя, когда возвращался с косьбы ржи вместе с Ольгой. Вгляделся в Серёгу и поразился – у того от неожиданной встречи заплясали губы, задёргался подбородок, а глазки забегали. Кажется, и сам он готов был, как бездомный пёс, завилять хвостом, жалостливо лизнуть протянутую Андреем руку.

– Ты иди, Оля, домой, а мне тут поговорить надо, – тихо сказал Андрей и выразительно посмотрел на Серёгу.

Ольга покорно пошла, поминутно оглядываясь, а Серёга немного откинул голову, спросил заискивающе:

– О чём говорить будем, Андрей Фёдорович?

– Значит, пёс шелудивый, и по батюшке вспомнил? А говорить, Серёга, об Анюте Тишкиной будем… О ней самой. Знал такую?

– Знал, – буркнул Серёга, и на лице вспыхнули багровые пятна.

– Ну, так вот и расскажи, как ты её в могилу свёл?

– Зачем старое ворошить, земляк! Было да прошло. Молодо-зелено, сам знаешь…

– Значит, молодо-зелено? Вот ты сейчас живёшь, жизнью наслаждаешься, а её нет. Расскажи, гад, как на жизнь её позарился…

– А ты кто, божий праведник, чтоб меня об этом спрашивать?

Что-то колыхнулось в груди Андрея, и он схватил Серёгу за рубашку.

– Ты что, ты что? – завопил Серёга. – Драться хочешь, да? Так вот знай, сама она мне передок подставила.

– И из-за этого повесилась?

– Каждый сам хозяин своей судьбе. Захотела – и петлю накинула. У них это в породе так заведено.

– Ну, про породу ты брось! А ты знаешь, какую она записку перед смертью оставила?

На испуг брал Андрей сейчас Бабкина. И тот и в самом деле затрясся, как осина на открытом ветру.

Наверное, он не всё знал о смерти Анюты и забормотал гнусаво, как дьячок:

– Разве я знал, что она повесится? Думал, мирно всё получится.

Он замолк, умоляюще глядел на Андрея. Глухов мрачно усмехнулся – трус он, Серёга, ещё надавить немного – и штанишки обмарает, у него, кажется, сейчас шок случится. Выругался Андрей, ожесточённо сжал кулаки, тело в один литой мускул превратилось, но какой-то внутренний голос приказал: «Не надо, Андрей, не надо!»

И он отступил на два шага.

– Вот что, Бабкин, – прошептал Андрей, – не буду тебя я бить, не буду. Но приказываю: завтра же мотай отсюда! В другой раз встречу – придушу. Так что выбирай.

Припадая на ногу больше обычного, уходил Юфест под презрительным взглядом Андрея. И Глухову показалось, что над ним раскрылось небо, пробился свет, даже дышать легче стало в это пасмурное предзакатное время, ни боли, ни горя не осталось в душе – улетучились.

Назавтра, как обычно, потянулись люди к докторам, но старший Бабкин с утра стоял на пороге, хмурился, махал руками и говорил невзрачным голосом:

– Нет, нет, не дожидайтесь! Не будет сегодня приёма! Домой уезжают!

– А чего так скоро? – спросил Илюха Минай.

– Дела, дела… У больших людей на отдых мало времени остаётся. Вызвали их в больницу.